Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви

Жалобный вопрос повис в воздухе. Лаки Грант молчала.

— И я знаю, что еще не завершилась история с миссис Эбернати, бывшей его подругой, — сказала Ирма. — Ты его простила. Ты сама сказала. И ты так действовала. Действовала, демонстрировала свое прощение. Не понимаю, Лаки, правда, не понимаю.

Наступила долгая, неожиданно долгая, какая-то подозрительная (как ощущал Бонхэм), почти виноватая пауза, значения которой он не мог распознать.

— Ну так что же? — наконец сказала Ирма.

— Ну, во-первых, этот проклятый Бонхэм, — ответила Лаки Грант изменившимся, странным голосом. — Он жуткий. Огромная, жирная, уродливая тварь. И он опасен. Я знаю.

— Ну, до сих пор он все делал хорошо, — сказала Ирма. — И все идет так, как он говорит, точка в точку.

— И он дешевка, — сказала Лаки Грант. — Большой дешевый толстожопый мерзавец. Не захотеть платить за стоянку. Не позволять ужинать на берегу, а есть только пойманную рыбу. Что это за дешевая поездка? При всех деньгах, которые он с вас берет.

— Он ни разу не назвал цены, правда, — сказала Ирма Спайсхэндлер. — Бен думает, что, может, двадцать-двадцать пять долларов в день с человека.

— И я тебе еще вот что скажу, — сказала Лаки Грант. — Я думаю, что он трахает Кэти Файнер.

— О, черт, да я знаю это с того дня, как улетел Сэм Файнер, — сказала Ирма. — Но это не наше дело.

— Да? А если твой муж дает ему взаймы четыре с половиной тысячи долларов, чтобы высвободить эту шхуну! Даже если бы он все сделал внутри, где сейчас так плохо, все равно он низкого класса, и он никогда не добьется успеха с этой яхтой и компанией. С клиентами высокого класса. А если он лишится поддержки Сэма Файнера…

Пауза была со смыслом. Бонхэм неожиданно вспомнил о рыбе и повернулся к плите с лопаткой, которая дрожала в руке от ярости.

— Но я все равно не понимаю, причем здесь твое решение вызвать гидроплан и лететь домой, — настаивала Ирма.

— Он ненавидит меня до мозга костей, — сказала Лаки Грант. Достаточно справедливо, подумал внизу Бонхэм. — Он ненавидит меня за то, что я получила Рона. А он хочет Рона. Я забрала у него любимого Рона. Я думаю, что он какой-то полупедик. Скрытый педик. Что-то в этом роде.

— И все же, — упорно настаивала Ирма, — Рон…

— О, Рон! — воскликнула Лаки. — Он не лучше их всех! Он так же любит этих парней, как и они его! Как и Бонхэм любит его. Это еще одна вещь, которая заставляет меня… и я тебе вот еще что скажу, — сказала Лаки гораздо тише, и ее пара ног отклонилась от ног Ирмы, когда невидимое тело наклонилось к ней. Ужас пронзил Бонхэма, он понял, что она хочет сказать. А если она скажет это — Ирме — Ирме Спайсхэндлер — или любому — все кончено. Вся эта чертова поездка разлетится на куски. Он сам не сможет этого пережить. Летта все же рассказала ей. — Он…

— Леди! — заревел Бонхэм изо всех сил голосом «морского капитана». — Леди! Обед подается в салон, на корму и на нос. Обед подан!

Две пары ног дернулись. Потом они исчезли, и появились два опрокинутых лица.

— О, привет! — сказал Бонхэм. Он приятно улыбнулся (хотя и боялся, что улыбка не слишком приятная и выдает его чувства), и в то же время он старался глазами передать свое полное презрение к ним обеим. Женщины! — Обед подан, — мягко сказал он. Лица исчезли, затем исчезли ноги и пошли на корму.

Когда он ел рыбу, присев с тарелкой на поручни в одиночестве, к нему подошла Лаки Грант.

— Думаю, вы слышали, что я о вас говорила, — сказала она подавленным, но странно гордым и упрямым голосом, показывающим, что если он захочет, она слово в слово все повторит ему в лицо.

— Слышал? — приятно спросил он. — Вы обо мне говорили? Хотел бы слышать. Но я слишком был занят обедом. Я думал, что вы все на передней палубе. Потому так и завопил. — Он приятно улыбнулся, но глазами хотел показать все, что он о ней думал. В ответ он получил крайне загадочный взгляд, потом она взяла тарелку и ушла.

Через час, когда тарелки и кастрюли бросили за борт, и Орлоффски в акваланге тщательно их мыл песком и морской водой, они были уже на пути в Дог-Ки, а еще через час встали там у пристани.

Дог-Ки и впрямь был шикарным местом. Герцог и герцогиня Виндзорские часто жили здесь по нескольку недель, насколько он был шикарен, и Бонхэм знал, насколько не подходит, не шикарна, а по-цыгански обшарпанно выглядит бедняжка «Наяда» в этом месте, да еще со всем плавательным оборудованием и прочим барахлом на палубе. Но британцы, старая раса моряков, были поклонниками всех форм морского гостеприимства. И к счастью (он осведомился об этом на Северном Нельсоне), в Дог-Ки был тот же управляющий, с которым он познакомился два года тому назад. Бонхэм приплывал сюда помощником капитана (хотя на деле был капитаном) на очень шикарной частной яхте, и управляющий тут же с радостью его узнал. Какого черта, ему было здесь одиноко, поскольку в межсезонье он оставался единственным белым британцем. Он вышел на пристань в белоснежных отутюженных брюках и в очень красивой кепке яхтсмена с большой золотой эмблемой «Управляющий» и приветствовал их с распростертыми объятиями. Прежде всего они должны зайти к нему в офис, где он откупорит в их честь новую бутылку виски, они выпьют, а потом он повезет их по острову в своем «Лэндровере». «Давненько не виделись! — сказал он Бонхэму. — Давненько не виделись! А как поживает коммодор Инспейн?» («Коммодор» Инспейн был богатым владельцем и «капитаном» шикарной яхты, которую приводил Бонхэм.) Прекрасно, сказал Бонхэм, хотя с тех пор не видел его. И они направились в офис за новой бутылкой виски.

Бонхэм, однако, должен был дать урок плавания Ирме. Так что пока все поедут по острову с гостеприимным управляющим, он пойдет с Ирмой на мелководье, на чудесный песчаный пляж прямо рядом с пристанью. Он уже видел остров, большие красивые дома, прекрасно огороженные сады, заросли высоких королевских и кокосовых пальм. Если существует «островной рай», то он здесь, в Дог-Ки, но Бонхэму плевать, увидит ли он его еще раз. Все это чужое. И Ирме больше хотелось научиться плавать, чем ездить по острову.

Бонхэм полагался на старомодный метод обучения. Сначала научить брассу, где голова над водой. А затем учить солидному, доброму плаванию на боку. Кроль ни к черту не годится, разве что для тех, кто хочет плавать на время или хочет поупражняться. Он еще вчера дал ей часовой урок, и теперь она проплывает брассом около пятидесяти ярдов. Сегодня он обратился к плаванию на боку, и вскоре она проплыла двести ярдов туда и двести обратно. Ирма оказалась хорошей рьяной ученицей. Но ведь, черт подери, и он хороший учитель. Когда она без паники проплыла четыреста ярдов и вода перехлестывала через голову, он решил заняться маской и трубкой, и она все быстро усвоила, — и он вывел ее на воду с маской, трубкой и ластами еще до того, как окончилась экскурсия. Ласты, конечно, ее удивили и вызвали восхищение, настолько с ними было легко, и так случалось со всеми неофитами. Как и маска, естественно, когда она поняла, что действительно видит под водой. Все ученики восхищались. К несчастью, здесь ничего не было, кроме чистого белого песка: ни мелкого рифа, ни рыбок, — но он предложил ей проплыть вокруг корпуса судна и посмотреть на ракушек, которые уже успели зацепиться за него. Потом, наконец, вместе вдохнув и взявшись за руки, они вместе проплыли под шхуной животами вверх, чтобы видеть ее, и всплыли на другой стороне под пристанью. После этого он позволил ей поплавать вдоль пристани, где плавало несколько небольших сержант-майоров, и разрешил нырнуть вдоль столбов пристани вниз, на двенадцать футов, где на дне росли водоросли. Конечно, она была в восторге. А когда все, полные впечатлений, вернулись из поездки по прекрасному тропическому острову, благодаря сияющего от счастья управляющего, Ирма была уже готова погрузиться с аквалангом.