Вера Копейко - Мужчина для сезона метелей

Она не могла дотянуться головой до стола — она не могла согнуться в талии. Она снова уставилась в экран компьютера и снова прочитала.

Сергей Михеев погиб при тестировании снегохода «Сноу кейв». У него осталась жена — Августа Борзова и сын пяти лет.

Ровесник ее девочек.

В кабинет вошла Мария.

— Я хочу пойти в магазин. Обойдетесь без меня? — спросила она, хотела что-то сказать еще, но, взглянув на лицо Надежды, торопливо спросила: — Вам плохо?

Надя покачала головой:

— Ничего. Ты можешь узнать что-то… об одной семье. Борзовых, может, слышала?

— Борзова? У нас была литераторша с такой фамилией, — сказала она.

— В медучилище? — вскинулась Надя. — Как это? Она живет… здесь?

— Конечно. Я видела ее на юбилее училища. Она прекрасно выглядит. Но, я слышала, у ее внучки недавно погиб муж. Он разбился на снегоходе.

Надя кивнула:

— Хорошо. Иди, я обойдусь без тебя.

Все верно, думала она, вступая в любую игру, никогда не угадаешь, чем она закончится. Это неправда, что победители знают о своем триумфе заранее. Если он им обещан, тогда это не игра. Тебя просто одарят победой.

Итак, по порядку, призвала она себя. По рекомендации дяди Александра она отдала деньги в траст бизнесмену из Финляндии. Он купил на них снегоход «Сноу кейв».

Она не прогадала: получила хорошие проценты. Еще перстень в подарок. От дяди. Он сказал, что это — пожелание быстрых ног. Борзая, изображенная на перстне, — символ скорости.

— Вы верите, что я пойду когда-то? — снова услышала она свой вопрос, заданный дяде.

— Верю. И ты верь.

Она помнит, как вертела в руках старинный перстень, его отдал дяде Александру тот самый бизнесмен в знак благодарности… Но только ли за деньги, на которые был куплен снегоход «Сноу кейв» — «Снежная пещера», ставшая, как здесь написано, могилой для Сергея Михеева. А снегоход «Лайф», то есть «Жизнь», занял место на обширном северном рынке. На нем она с таким восторгом рулила, когда за спиной сидел Лекарь.

Надя снова посмотрела в окно. Шершень больше не стучался в стекло. Солнце сместило свои лучи, а он или устремился за ними, или решил досыпать до прихода настоящей весны.

Но… внезапно пришло ей в голову, смерть Сергея Михеева расчистила путь Николая и Августы друг к другу. А вдруг есть какая-то доля правды в словах свекрови о том, что если соединятся два рода, проклявшие друг друга, то злое слово утратит силу? Значит, их девочки, внучки Нины Александровны, выйдут из-под удара?

Надя почувствовала, как взмокла блузка на спине. В чем дело? Ведь ни в какую мистику она не верит.

Николай вошел к ней в комнату в девять. Она дождалась, пока он поужинает, сама ничего не ела после шести вечера, опасаясь растолстеть при своем образе жизни.

Он вошел в гостиную и спросил:

— Ты хотела поговорить со мной? Вот он я.

— Да, — сказала она, откатилась к окну, развернулась лицом и начала: — Знаешь, когда я была подростком, у меня была собака. Она не состарилась, но смертельно заболела. Ветеринар сказал, что она не жилец. Я плакала, я хотела ее удержать на этом свете — на уколах, на таблетках. Но отец сказал мне то, чего я не забыла до сих пор. «Отпусти ее, Надя. Она уже не здесь. Не мучай ее тело». — Надя не отводила глаз от глаз Николая. — Наш брак почти умер, ты знаешь. Я предлагаю — давай отпустим его. А сами останемся живы.

Он молчал, ожидая, что еще скажет она.

— Помнишь, я уже предлагала отпустить тебя. Но я была не права в одном — отпустить надо нас обоих. — Она усмехнулась. — Себя я уже отпустила. Я давно не с тобой. Теперь очередь за тобой.

— А с кем ты, Надя? — Николай подался вперед. — Ты… с этим… Лекарем? — вырвалось у него.

— Нет, Николай. Сама с собой. — Она улыбнулась. — Той любви, которая была у нас раньше, не будет. В нашем браке было много физиологии, правда? А теперь ее нет. Заменить ее нечем, я о нашем с тобой случае, не вообще. Сколько бы ты ни рубил дрова, — она усмехнулась, — тебе не испытать того, что со мной… Прежде.

— Но ты… попра…

— Нет! Не надо так говорить со мной. Ты не доктор, ты даже не лекарь. Я изменилась, Николай, мои представления о жизни — тоже. У меня есть коляска, мозги, мои желания, только мои. Я знаю еще одно — что мне не нужно в моей новой ситуации.

— Что или кто? — тихо спросил он.

— Твое самопожертвование, Николай, мне не нужно.

— Но, Надя, ты моя жена… У нас дети.

— Они нашими и останутся. Они скоро поедут учиться в музыкальную гимназию, к дяде Александру.

— Ты решила сама? Без меня? Одна? — вспыхнул он.

— А что ты можешь предложить взамен? Мои родители не слишком молоды. Я ничего не могу сделать для девочек, кроме как заработать деньги. Я… я не могу даже посадить их к себе на колени. А ты? Что ты можешь сделать для них? Да, ты свозил их в Финляндию, ты привез их домой, ты справился. — Она нахмурилась. — Они говорили мне… вы, кажется, что-то потеряли. Но все ерунда, не важно. Все вещественные потери — мелочи. — Она махнула рукой.

Николай молчал. Не говорить же сейчас, что на самом деле они потеряли в поезде?

— Если бы мы с тобой дожили до возраста моих родителей и нас объединяла бы только кухня, — она усмехнулась, — я бы иначе отнеслась к тому, что произошло с нами. Но впереди так много времени. По крайней мере у тебя. Если оставить все по-прежнему, наша жизнь превратится в кошмар. Никто не знает, как дальше будет развиваться моя болезнь. Любовь — это договор двоих, когда проходит чувственная эйфория. А если договор, то надо учитывать форсмажорные обстоятельства. Обстоятельства непреодолимой силы.

— Но мы можем преодолеть…

— Нет, вдвоем с тобой не получится. Я хочу попытаться одна.

— Я… совсем тебе там не нужен? — тихо спросил он.

Надя почувствовала, как сердце подскочило и перекрыло горло.

— Ты нужен себе самому, — твердо ответила она.

— Так что же, в несчастье надо бросать друг друга? — спросил он, отчаянно сопротивляясь желанию согласиться с ней.

— Нет, но я считаю, что, если произошло несчастье, не надо его приумножать. То, что я предлагаю, — единственный вариант для нас. Для тебя и меня. Не важно, как это выглядит со стороны, что подумают или что скажут люди. Спросим себя: будет ли так лучше всем нам? Я отвечаю за себя: да. Скажи честно и ты — только не надо говорить то, что положено сказать жене преданному мужу. Ты ведь согласен со мной?

Николай долго молчал, смотрел на Надю, она его не торопила.

— Да. — Потом взял ее руку в свои и поцеловал. — Спасибо, Надя.

— Она… достойная женщина. Я… виновата перед ней. Невольно, — поспешила она добавить.

— Ты… перед ней? — Он похолодел. — Ты что-то… ты говорила с ней? — Его глаза раздраженно блеснули, он приподнялся на стуле.

— Нет, нет, не волнуйся. Я никогда ее не видела… — в жизни, добавила она про себя. — Но… так вышло, что вот это навороченное кресло я заработала… — она похлопала по поручню, — на ее горе.