Бренда Джойс - Мечты не умрут

Блэр бросила взгляд на дочь, когда они проезжали по Мейн-стрит. Для Блэр не было ничего и никого на свете дороже дочери.

И даже теперь, когда слезы туманили ей глаза, она улыбнулась, глядя на Линдсей в ее модных черных расклешенных брюках, тупоносых бесформенных сандалиях на платформе и коротенькой маечке с изображением группы «Спайс герлз» на груди и спине. Коротко подстриженные ногти Линдсей, покрытые лаком, отливали синим металлическим блеском и сверкали под техасским солнцем. Линдсей каждой частицей своего еще полудетского тела демонстрировала свою принадлежность к рано развившимся детям Нью-Йорка.

— Солнышко, давай поедем домой. Мы можем завтра проехать мимо дома бабушки.

Тихий голосок, поселившийся в голове Блэр, напомнил ей, что завтра похороны. Однако Блэр знала, что сегодня она не в силах увидеть свой старый дом.

Где-то позади них просигналила сирена. Блэр смутно слышала этот звук, но не обратила на него внимания.

— Все-таки насколько велик этот городок, мама? — спросила Линдсей, сияя улыбкой. Ее короткие волосы развевались, образуя нимб вокруг головы. — Я бы хотела его увидеть. Он, наверное, меньше Центрального парка?

Сзади снова раздался пронзительный звук сирены. Он был слишком громким и отрывистым. Блэр оцепенела и, посмотрев в заднее стекло, увидела позади черно-белую машину. Она отказывалась верить своим глазам.

— Неужели нас снова оштрафуют за превышение скорости? — спросила Линдсей, заметив, что Блэр смотрит на спидометр, показывавший скорость в сорок миль в час в месте, где она была ограничена до двадцати пяти миль.

— Похоже на то, — вздохнула Блэр, останавливаясь и делая отчаянную попытку сохранить остатки спокойствия, хватаясь за него, как утопающий за соломинку. Она была на грани срыва и могла вот-вот разрыдаться.

— О Господи! Как мерзко он выглядит! — выдохнула Линдсей.

Блэр изогнулась, чтобы увидеть полицейского, только что захлопнувшего за собой дверцу машины. Судя по всему, он был из отдела шерифа — высокий, широкоплечий, в форме песочного цвета с кобурой на ремне, представленной всем на обозрение. Он направился к ним. Блэр опустила стекло — в лицо ей дохнуло жарким воздухом. Было не менее ста градусов по Фаренгейту. На полицейском были зеркальные темные очки, и Блэр почувствовала себя героиней фильма семидесятых годов. Его лицо казалось непроницаемым.

— Прошу прощения, офицер, — сказала она, снимая солнцезащитные очки, и, не дожидаясь, пока он обратится к ней, торопливо принялась рыться в сумочке в поисках своих водительских прав.

— Мэм, это зона, где недопустима скорость более двадцати пяти миль в час…

Блэр никак не могла найти свои права и высыпала содержимое сумочки на сиденье между собой и Линдсей.

— Знаю, — ответила Блэр задыхаясь. — Прошу прошения. Я проявила рассеянность…

— Блэр!

Блэр замерла.

— Блэр Андерсон?

Блэр подняла глаза на офицера и увидела, что тот снимает очки, под которыми, как оказалось, прятались ярко-синие и очень зоркие глаза. Она посмотрела ему прямо в лицо. Лицо было загорелым, с высокими скулами, римским носом, черными бровями вразлет и квадратной челюстью. Он был высоким, широкоплечим и мускулистым. Знала ли она его прежде? Их глаза встретились, и что-то щелкнуло в глубине ее сознания.

Он улыбнулся:

— Блэр, похоже, не приходится надеяться, что ты меня узнаешь. Я Мэтт Рэмси.

Глаза Блэр округлились: мысленно она пыталась установить связь между этим широкоплечим, крепко сбитым мужчиной и долговязым мальчишкой, который когда-то издевался над ней в меру отпущенной ему природой фантазии.

— Надеюсь, не тот Мэтт Рэмси, который однажды опустил мне за шиворот живую жабу в пасхальное воскресенье в церкви?

Он рассмеялся:

— Очень сожалею, но он самый.

Его улыбка тускнела по мере того, как он ее разглядывал.

Блэр поежилась, пытаясь скрыть смущение. Его взгляд был достаточно откровенным. Как и она, он пытался связать ее сегодняшнюю с девочкой, оставшейся в воспоминаниях. Он понимал, что она не случайно появилась в родных местах.

Блэр вышла из машины.

— Еще раз прошу прощения за то, что превысила скорость, — сказала она с искренним сожалением. Мэтт был намного выше, чем тогда, когда она его видела в последний раз. То было летом, в год окончания ею средней школы; он приехал навестить родных и побывать на свадьбе друзей.

Мэтт Рэмси уставился на ее короткую, до колен, бежевую юбку джерси. Впрочем, возможно, его внимание привлекли ее летние туфли — одни ремешки да каблуки. Но установить причину его интереса к ее, особе не представлялось возможным.

— Ты изменилась, — заметил он, оглядев ее белую трикотажную майку и взглянув на губы, накрашенные бледно-коралловой помадой. — Девчушка, которую я помню, не вылезала из джинсов и комбинезонов.

— Последние несколько лет я жила в Нью-Йорке. Большой город здорово тебя меняет.

Их взгляды встретились.

— Я слышал. И видел тебя. Ты телерепортер.

Он произнес это утвердительно и, продолжая разговаривать с Блэр, переключил внимание на Линдсей.

— «Новости глазами очевидца».

Ее снова охватила паника, и теперь она все усиливалась.

— Ты сделала хорошую карьеру, и это ничуть меня не удивляет, — сказал Мэтт, продолжая смотреть на Линдсей.

Блэр почувствовала, что к горлу подкатывает тошнота.

— Это моя дочь Линдсей. Линн, я росла вместе с Мэттом. Мы учились в одной школе.

— Привет, — сказала Линдсей с улыбкой. — Надеюсь, вы не станете штрафовать мою маму. Она превысила скорость не нарочно. Она очень расстроена.

Мэтт продолжал смотреть на девочку, и Блэр почувствовала, что он лихорадочно производит подсчеты. Она, черт возьми, знала, что он быстро считает в уме.

Чтобы отвлечь его от этого занятия, Блэр сказала:

— А я думала, ты в Йеле, Мэтт. Мне казалось, ты собирался получить там степень по праву.

Он улыбнулся Блэр:

— Я и получил ее. Хочешь верь, хочешь нет, но я практиковал в Биг Эппл в течение четырех лет. А в прошлом году послал к черту все фасонистые таблички на дверях, упаковал книги и одежду и вернулся домой. Прошлой осенью меня избрали городским шерифом.

Блэр усмехнулась, оценив парадоксальность ситуации.

— Нью-Йорк — большой город, — заметил Мэтт, будто прочитав ее мысли.

— Разумеется, — ответила Блэр.

— Сожалею, что такое случилось с твоим отцом.

Блэр сразу замкнулась.

— Право же, мне жаль, Блэр. Он был хорошим человеком. Его любили и уважали. Потерю чувствуют все в городе.

Блэр кивнула. Говорить она не могла. Она боялась заплакать и не хотела этого. Она не хотела плакать при нем и особенно при своей дочери. Линдсей следовало защитить любой ценой.

— Они ждут тебя? — прервал ее мысли баритон Мэтта.