Татьяна Корсакова - Миллионер из подворотни

– Стоять! – послышался шелестящий, абсолютно безликий голос.

Илья замер, ошалело уставился на пистолетный ствол, направленный прямо ему в живот.

– Что ты делаешь в моем доме?!

Оружие гипнотизировало. Илье потребовались определенные усилия, чтобы переключиться с него на незваную гостью.

– Жду тебя.

Сима держала пистолет двумя руками. Руки дрожали. Она была похожа на привидение – бледное лицо, ввалившиеся щеки, выпирающие скулы, искусанные в кровь губы. Это было не лицо, а посмертная маска.

– Где мой ребенок?!

Беременность не входила в ее планы. Она лишь многократно все усложняла, но у Симы ни разу не возникло мысли ее прервать. Сначала девушка просто игнорировала сам факт беременности.

– Сима, сделай аборт, – уговаривала Инка. – Не будь дурой! Тебе сейчас только ребенка не хватало! Как ты собираешься его растить?

В ответ она равнодушно пожала плечами:

– Как-нибудь. Еще рано об этом думать.

– Ты меня поражаешь своей безответственностью! А когда, скажи на милость, ты начнешь об этом думать – когда дитятке придет пора жениться?! И потом, – выдвинула Инка свой самый главный аргумент, – забыла, кто его папаша?

– Отчего же? Помнится, ты сама говорила, что от такого породистого жеребца должны получиться замечательные жеребятки. Вот теперь у меня будет замечательный «жеребенок»…

Илье она тогда, разумеется, ничего не сказала. Да и зачем? Если ему не нужна она сама, то и известие о скором отцовстве его вряд ли порадует. Нет, это ее ребенок, только ее.

А потом на Симу свалилось наследство, и вопрос, на какие деньги она будет растить малыша, потерял актуальность.

У нее была на удивление легкая беременность: никакого токсикоза, никаких болей в пояснице и отеков – и все это при сумасшедшем ритме ее новой жизни. Симона не пила и не курила, хорошо питалась и принимала витамины. Во всем остальном она была безответственной и недисциплинированной мамашей. Хроническое недосыпание, физическое и психическое переутомление. Но, несмотря ни на что, ребенок родился крепким и абсолютно здоровым.

Когда акушерка протянула ей сына, впервые за истекшие месяцы Сима расплакалась. С этого момента все в ее жизни подчинялось потребностям маленького человечка. Сима старалась не расставаться с ним надолго, но, когда Максиму исполнилось два месяца, встал вопрос, как быть с работой. Сима разрывалась на части. С одной стороны, она не хотела оставлять ребенка без материнской заботы, а с другой – не желала устраняться от управления компанией. Ведь от этого теперь зависело не только ее будущее, но и будущее сына.

Проблему, как ни странно, помог решить Глеб, прилетевший в Нью-Йорк вместе с Инкой.

– Ты уже подыскала няню? – спросил он, подбрасывая к потолку визжащего от удовольствия трехмесячного малыша.

– Гора, я тебя умоляю! – прошипела Инка. – Дай сюда ребенка, а то эта ненормальная мамаша получит разрыв сердца.

– А что мы такого ужасного делаем? Мы просто летаем! – пробасил Глеб, еще раз подбросил Максима к потолку и передал его Симе.

Смуглое личико малыша сморщилось в недовольной гримасе, из глазенок непонятного еще мутно-голубого цвета хлынули слезы.

– О, Гора, – Инка попыталась перекричать громкий рев, – а голосок-то у нашего крестника погромче твоего будет. И характер поупрямее!

Глеб надменно выпятил нижнюю губу:

– Да, у нас, у творческих личностей, всегда так – нам нужно все и сразу!

Услышав его могучий бас, ребенок затих. Сима рассмеялась:

– Похоже, вы с Максом родственные души!

Малыш обвел недоуменным взглядом склонившихся над ним взрослых и расплылся в беззубой улыбке.

– Он такой трогательный! – Великогора смахнул набежавшую слезу носовым платком. У платка был изумительный оранжевый цвет.

Инка недовольно фыркнула и выхватила из его рук яркую тряпицу.

– Вот я все не могу понять, как человек с таким тонким художественным вкусом, – при этих словах Глеб приосанился, – может любить такие уродливые расцветки?!

Ответом ей стало возмущенное сопение.

– Так что там у нас с няней? – спросил Глеб у Симы, демонстративно игнорируя Инку.

Сима безнадежно пожала плечами:

– Ничего у нас с няней. Наверное, я действительно ненормальная мамаша, – она нежно посмотрела на сына. – Не могу я доверить своего ребенка чужим теткам, даже если у них самые распрекрасные рекомендации.

– Правильно! Незачем доверять нашего мальчика чужим теткам. – Глеб загадочно улыбнулся. – У меня на примете есть очень даже своя тетка.

Женщины посмотрели на него с интересом, младенец одобрительно загугукал.

– Тетя Клава, жена моего покойного дяди, царствие ему небесное, осталась на Украине совсем одна – ни детей, ни внуков. Она всю жизнь проработала воспитательницей в детском саду, а теперь вышла на пенсию. Звал ее к себе в Москву – отказывается.

– А ко мне в Нью-Йорк, значит, согласится? – усмехнулась Сима.

– Согласится, даже не сомневайся! – Глеб уверенно кивнул. – Тетя Клава обожает детей, а внуков Господь не дал. Да она ради возможности понянчиться с ребеночком не то что в Нью-Йорк – к черту на рога отправится.

Тетя Клава появилась в их с Максимом жизни ровно через полтора месяца. Дородная женщина с роскошными формами и грубоватыми чертами лица окинула встречающую ее Симу внимательным взглядом.

– Ой, дитятко, шо-то ты совсем худая! Сразу видно, как в этой Америке, – она презрительно сощурила яркие, василькового цвета глаза, – относятся к питанию. Чипсы, хот-доги, кока-кола… Тьфу, а не еда!

Сима растерянно улыбнулась.

– Ну ничего, теперь тетя Клава и тебя, и малюка твоего накормит! А где Максимка-то?

– Дома.

– Так шо мы тут стоим?! Дите там с чужими людьми, а мы тут прохлаждаемся! – Тетя Клава пригладила пережженные химической завивкой кудри и ринулась к выходу из аэропорта. Потрясенная Сима поспешила следом, даже позабыв спросить, а знает ли тетя Клава дорогу.

Впрочем, опасения оказались напрасными. В скором времени выяснилось, что тетя Клава великолепно ориентируется буквально во всем: в пространстве, во времени, в международной политике, в ценах на нефть и в курсах валют. По любому вопросу у нее имелось собственное «авторитетное» мнение. И если, не приведи господь, находился смельчак, рискнувший оспорить это самое мнение, тетя Клава мгновенно наливалась нездоровым багрянцем, раздраженно встряхивала пергидрольными кудрями и, гневно сверкая васильковыми очами, бросалась в бой с инакомыслящим. Победить ее в словесной баталии не представлялось возможным. Никакие аргументы, логика и здравый смысл не могли противостоять ее железобетонной уверенности в собственной правоте. Если тетя Клава решила, что белое – это черное, значит, так тому и быть.