Татьяна Корсакова - Миллионер из подворотни

Внезапно храп смолк. В темноте совсем рядом с Симой послышался какой-то шорох.

Господи! Она не дома! У нее дома просто некому храпеть! И не у Инки, потому что у Инки храпеть может только Гора, а он вчера улетел в Рим. Господи, господи!..

Сима попыталась сползти с кровати, но запуталась в простынях. На талию легла тяжелая, горячая ладонь. Женщина придушенно всхлипнула, забилась, отталкивая от себя чужие руки.

– Тише. – Голос был до боли знакомым. – Да прекрати ты лягаться!

Щелкнул выключатель – комнату заполнил оранжевый свет ночника.

По инерции она еще несколько секунд барахталась, хотя где-то на подсознательном уровне понимала: никакой опасности нет.

– Все? Успокоилась? – спросил взъерошенный, заспанный Илья.

– Ты? – Сима натянула простыню до подбородка.

– Я. – Илья схватился за ускользающий край простыни.

– Что ты делаешь в моей постели? – Она раздраженно дернула простыню на себя.

– Маленькая неточность. Это ты в моей постели, а не я в твоей. И мы ничего такого не делаем. Мы спим. И все. Никакой аморалки.

– Тогда убери руку.

– Откуда?

– С моей талии.

– Ой, да пожалуйста, с превеликим удовольствием, – с неожиданным послушанием отозвался он.

– Что ты делаешь?!

– Ничего особенного, перекладываю свою руку в другое место.

– Илья!

– Что?

– Это моя грудь!

– Да? Прости, я спросонья не разобрался.

– И хватит все время стаскивать с меня простыню!

– Во-первых, не все время, а последние двадцать секунд, а во-вторых, я замерз. Ой, какая ты…

– Да убери же наконец руки!

– Не могу, я их отогреваю.

– Отогревай их где-нибудь в другом месте! Ну пожалуйста! Мне щекотно!

– Щекотно? У тебя какая-то парадоксальная реакция на ласки.

– Это ласки?!

– Это еще не ласки, но если ты все-таки перестанешь брыкаться…

На сей раз Симе абсолютно ничего не снилось. Она просто спала, но даже сквозь сон ощущала тяжесть мужской ладони на своем животе.

Они отключились почти сразу, как только все закончилось. Не было ни трудных разговоров, ни сожалений, ни самокопаний. Было легко и естественно. Сима проснулась от громкого воробьиного чириканья и несколько минут лежала с закрытыми глазами, вспоминая события минувшей ночи и не находя в себе сил расстаться с этими воспоминаниями.

Чуть слышно скрипнула половица.

– С добрым утром!

В джинсах и свежей рубашке, гладко выбритый, с зачесанными назад влажными волосами и белозубой улыбкой, он выглядел как мужчина с обложки глянцевого журнала – олицетворение силы, мужественности и уверенности в себе.

– Привет. – Ей вдруг стало страшно неловко, захотелось с головой спрятаться под простыню. Ее физиономия – всклокоченные волосы, синяк на пол-лица, – пожалуй, тоже сгодилась бы для какого-нибудь криминального журнала как иллюстрация к статье о жертвах домашнего насилия.

Илья застиг ее врасплох. Ее сонная полуобнаженность на фоне его небрежной элегантности выглядела неуместно и как-то даже вульгарно. И синяки, и ссадины, и оцарапанная его щетиной кожа, и предательский испуг в глазах, и глупое желание выглядеть привлекательнее, изящнее, увереннее – все это так нелепо…

Сима изобразила нечто похожее на улыбку, старательно и нарочито неспешно завернулась в простыню. Она сражалась со своим волнением, со своими мимическими мышцами, с непослушной простыней и все это время чувствовала на себе внимательный изучающий взгляд.

Господи, как же легко все было ночью! Темнота, прикосновения…

И как тяжело сейчас! Дневной свет, оценивающий взгляд и чувство собственной ущербности.

– Ты извини… Мне нужно… Я в душ! – Путаясь в простыне, она бросилась к двери в ванную.

Илья с разбегу плюхнулся на кровать, закинул руки за голову и задумался о странностях женской психологии. Сегодня ночью у них все было просто замечательно, легко и естественно. И после секса они не старались ничего анализировать, рефлексировать и мучиться угрызениями совести по поводу случившегося. Они восприняли все как данность.

А утром что-то изменилось. Он проснулся рано. Вернее, его разбудило предвосхищение чего-то очень хорошего и очень важного.

Сима спала, свернувшись калачиком, подсунув сложенные ладони под левую щеку. Ужасного кровоподтека не было видно. Это хорошо, потому что при виде меняющего цвет, словно хамелеон, синяка Илью охватывало бешенство и он начинал сожалеть, что не убил того скота.

Примерно то же Илья испытывал, стоя перед стеклянной дверью, ведущей в реанимационную палату, и глядя на своего сына, неподвижно лежащего на больничной койке, видя, как к худенькой ручке тянется трубка от флакона с каким-то лекарством, а рядом ждет своей очереди другой точно такой же флакон.

Северин стоял, одетый в зеленую хирургическую робу, с марлевой маской на лице, сжимал кулаки в бессильной ярости, плакал и боялся, что вот сейчас Сима обернется и узнает его и, может быть, даже прогонит. А он не хотел уходить. Он хотел быть рядом, когда его сын откроет глаза.

За право по несколько минут проводить перед закрытой стеклянной дверью Илья пообещал сделать в отделении ремонт. Заведующий, щуплый, постоянно чем-то озабоченный мужчина, согласился сразу.

– Я проработал в этой больнице двадцать пять лет, и за это время не было ни одного мало-мальски приличного ремонта, – сказал он, обдумав предложение Ильи. – Значит, договоримся так: мы будем держать вас в курсе малейших изменений в состоянии здоровья мальчика и обеспечим некоторую свободу перемещения по отделению, а вы нам сделаете ремонт и поменяете сантехнику. Идет?

Илья кивнул.

– Если я прошу слишком много… – Врач смущенно замолчал.

– Все в порядке. Сантехнику мы вам тоже поменяем.

– А когда вы приступите к работе?

– Как дадите команду, – Илья улыбнулся.

– Тогда, если можно, через неделю?

Еще полчаса они обсуждали технические моменты, а потом старшая медсестра отделения выдала Илье костюм, шапочку и сменную обувь. Маску он попросил сам, для конспирации.

– И вот еще что, Илья Владимирович, – сказал врач, – по отделению, пожалуйста, без лишней надобности не ходите и персоналу не мешайте.

Илья клятвенно заверил, что будет тише воды ниже травы и никаких хлопот никому не доставит.

– Ну, вот и хорошо. Если вам что-то понадобится, вы знаете, где меня найти. Или, в случае чего, обращайтесь к моим коллегам. Я их предупрежу.

Практика показала, что застать заведующего в его рабочем кабинете было практически невозможно. Обходы, консультации, занятия со студентами… Его коллеги, мужики в помятых хирургических робах, со следами хронической усталости на лицах и желтыми от никотина пальцами, тоже появлялись в насквозь прокуренной ординаторской нечасто. Только затем, чтобы за чашкой ужасного растворимого кофе и очередной, надцатой по счету сигаретой обсудить состояние «тяжелого», «очень тяжелого» или «безнадежного» больного. А какие еще пациенты могут быть в реанимационном отделении?!