Лора Бекитт - Пленница судьбы

Кристиан засмеялся. Уж чем-чем, а безрассудством его мать никогда не страдала.

— Что?!

Шанталь коротко рассказала ему о своей поездке на Луару, о разговоре с Александром и о портрете. Он слушал внимательно, но с недоверием. Потом сказал:

— Прости, мама, но это бред. Ты прекрасно понимаешь: бывают очень похожие люди.

— И все же мне кажется…

Он перебил:

— Просто тебе хочется, чтобы было именно так!

— Почему ты считаешь, что это невозможно? — прошептала Шанталь.

— Потому что таких совпадений не бывает. А еще потому, что у человека с позорным клеймом не может быть нимба, — немного резко произнес он. — Пойми, мама, из меня уже не получится графский сын. Железо не перекуешь в золото.

— И что мне теперь делать?

Кристиан пожал плечами:

— Ничего. Все будет так, как суждено, — и, не оглядываясь, вышел за дверь.

И тогда Шанталь поняла, что он осуждает ее за то, что она совершила в своей жизни, — он ее не простил.

…Кристиан быстро шел по улице. Он намеренно отправился пешком, поскольку ему казалось, что он попросту не сможет спокойно сидеть в экипаже. Его мучила болезненная нервозность и какое-то неясное смущение, похожее на стыд.

Кристиан не понимал, почему теперь, когда прошлое похоронено в глубине памяти, когда голову больше не сжимает огненный обруч, когда он видит светлый день, он не испытывает счастья. Отчего он беспомощен, словно костер на сильном ветру? Почему мир не преобразился и почему ему самому не кажется, будто он заново родился на свет? По-настоящему счастлив он был только на острове, счастлив, когда просто касался руки Мари…

Кристиан направился в тюрьму Форс, потому что ее начальник был знаком с месье Роншаром. Признаться, молодой человек плохо представлял, о чем станет говорить с людьми, имеющими такие странные, непонятные ему идеалы, с людьми, которые не сегодня завтра встретят свою смерть.

Так же считал встретивший его надзиратель.

— Не знаю, о чем вы станете с ними беседовать, сударь, — с сомнением произнес он. — Они все не в себе. Начнут выкрикивать лозунги Коммуны, а больше вы от них ничего не добьетесь. Женщины вообще сущие ведьмы — не ровен час, вцепятся в волосы!

— Среди осужденных есть женщины?

— А как же! Они тоже стреляли, причем не менее метко. А уж по части проклятий им нет равных.

— Их тоже казнят?

— Да. Тут не до различия полов. Их судят группами, потом везут на кладбище Пер-Лашез, расстреливают у стены и бросают в общую яму.

— Понятно, — медленно произнес Кристиан.

— Если вам непременно нужно с кем-то поговорить, — сказал надзиратель, — я приведу одну девушку. Она не похожа на сумасшедшую. По крайней мере, я смогу спокойно оставить вас наедине.

Кристиан кивнул. Его провели в маленькую комнату, где было тепло, почти жарко: пламя гудело в трубе, в печи трещали дрова. Здесь стояли потемневший от времени деревянный стол и два стула. Кристиан сел и стал ждать.

Вскоре дверь приоткрылась, и надзиратель втолкнул в комнату бедно одетую девушку с осунувшимся бледным лицом и длинными темными волосами. Из-под излома черных бровей сурово и отчаянно смотрели глаза цвета сапфира.

Кристиану почудилось, что она бросила на него полный изумления и светлой надежды взгляд. Возможно, она подумала, что он принес ей избавление от жестокой участи? В таком случае будет горько ее разочаровывать.

— Садись, — сказал надзиратель, — этот господин хочет с тобой побеседовать. И смотри, без глупостей!

Он вышел, а девушка села, привычно расправив подол рваной юбки.

Кристиан раскрыл тетрадь для записей, а потом посмотрел в лицо узницы.

— Вы позволите немного побеседовать с вами, мадемуазель? Не беспокойтесь, я не буду задавать чересчур откровенные вопросы. Меня зовут Кристиан Делорм, я сотрудник газеты «Старый и Новый свет». А как ваше имя?

— Зачем вам знать мое имя? — взволнованно прошептала она. — Я для вас чужая. Не все ли равно, как меня называть?

— Как хотите, мадемуазель, я ни на чем не настаиваю. — Его тон показался ей деловитым и холодным.

— Вам нравится ваша работа? — спросила девушка.

— Да. Но не сейчас. Поверьте, это связано не с отношением к вам. Просто я полагаю, у людей, которых приговорили к смерти, и без того довольно страданий.

— Я не боюсь смерти.

— Не боитесь? Почему?

Она устало пожала плечами:

— Жизнь страшнее. В ней постоянно что-то происходит, а иногда наоборот: ты ждешь, а не происходит ничего. А смерть — это ничто. Мрак, с которым уже не нужно сражаться.

— Но на свете наверняка существует что-то такое, что могло бы вернуть вас к жизни.

Она смотрела на него с едва заметным удивлением и печальной нежностью, как, должно быть, смотрела бы на цветок, протянутый ей палачом.

— Конечно, существует. Но я никогда этого не получу.

— Почему вы пошли на баррикады? — спросил Кристиан. — Что это — стремление совершить подвиг во имя веры, подтвердить своей смертью некую высшую истину?

— Вовсе нет. Я даже не знаю, за что сражались эти люди. Я вернулась в Париж и шла по улице, ко мне подошел какой-то человек и угостил вином. С ним были еще люди. А поскольку мне было все равно, куда идти, я пошла следом за ними. А потом осталась на баррикаде. Там было много раненых, и им требовалась помощь.

Кристиан поинтересовался:

— У вас есть родные?

— Да, но они живут далеко.

— Они знают о том, что с вами случилось?

— Нет.

— Хотите, я им сообщу?

В его взгляде мелькнуло сочувствие, и Мари это заметила. Она улыбнулась горделивой печальной улыбкой:

— Не нужно.

— Полагаю, в вашей жизни было большое горе?

Девушка усмехнулась:

— Если вы узнаете обо мне немного больше, вы не станете меня жалеть.

— Что вы имеете в виду? — спросил Кристиан.

Она ответила без тени смущения или стыда, без малейшего усилия, так, как называют свое имя:

— Я торговала собой.

Кристиан вздрогнул. Потом закрыл тетрадь, словно избавляясь от ненужного свидетеля их разговора.

— В публичном доме?

— Нет, на улице.

Она испытующе смотрела на него, и Кристиан ощутил смутное предчувствие чего-то страшного, непоправимого.

— Но ведь вы не всегда были такой. Что-то толкнуло вас на это?

— Если б я была другой, то, возможно, не встала бы на этот путь! — возразила Мари.

— Бывает по-разному…

— Хорошо, я вам скажу. Мой друг был болен, он умирал, и я должна была достать деньги.

— Он об этом знал?

— Нет. Он и сейчас не знает. Теперь у него другая жизнь и другая женщина.

— Он вас разлюбил?

— Я многое отдала бы, чтобы это узнать.

— Я предпочел бы умереть, чем допустил бы, чтобы любимая мною девушка совершила такое ради меня! — заметил Кристиан.

— Вашей девушке не придется этого делать, месье, — перебила Мари и вдруг спросила: — Ведь вы скоро женитесь?