Марина Попович - Любовь играет в прятки

— Думал! — она игриво его толкнула в плечо, смеясь вместе с ним.

— Да, думал! Ну и что!

— А то… Девушку прервали. Дверь широко открылась с грохотом и все трое в комнате пересмотрелись, будто первый раз видят друг друга.

— Драгоценные мои, — сказала Ольга, бесцеремонно усаживаясь между ними и обнимая их за плечи, — Я так за вами соскучилась!

— Тебя что снова затопили и ты хочешь пожить у нас? — съязвила девушка, осматривая волосы Ольки.

— Мне вот интересно: как ты так довела своего мужа, что он так себя ведет при тебе? У вас снова все серьезно? — Олька улыбнулась, зная, что эта тема Гаечке будет не приятна.

— А ты с Ванно продвинулась? Рассказала уже ему все тайны?

— Один — один! — как на боксерском ринге объявил парень о перемирье, — Девочки, скажите мне лучше, Алиса мне не ответила сразу, потому что я ей написал что-то не то? Он протянул телефон, открыл сохраненное отправленное сообщение на карте памяти сим-карточки.

— Ты не офигел? — в один голос прокричали они, как старые бройлерные курицы, прочитав сообщения.

— Я хотел быть честным.

— Господин Честность, а не желаете сейчас нам рассказать о… — Ольга многозначно просверлила его взглядом, словно пытаясь выпросить самую большую тайну в мире.

— Не желаете! — зарычал он в ответ, тяжело вздыхая.

— Не общайся с ней! — перешла Ольга на крик, толкая сероволосую в бок.

— Забыл у тебя спросить!

— Вот именно! Забыл у меня спросить! — Ольга повернулась к молодой девушке, — Ты чего молчишь? Когда это стало нормой в отношениях?

— Когда я нарушила их… Ольга посмотрела на нее с широко открытыми глазами, смочила губы языком и, поднявшись на ноги, побежала к выходу.

— А так? — в глазах Поночки появился мороз, — Тогда давайте сейчас поедем к ней, все втроем и познакомимся? Может, ей понравится тогда он больше?

— Не говори глупости! — тяжело дыша и еле сдерживая себя грубоватым тоном парень, зажал руки в кулаки, в намерениях не поддаваться на провокации.

— Я это..- она повернула дверную ручку, импульсивно выскакивая с комнаты, ее губы дрожали, как при землетрясении, — Не прощу вам НИКОГДА, если… Но… Я, наконец, нашла подругу, а вы играете тут… Циркачи! — она громко закрыла за собой двери, оставив их вдвоем. Парень, успокоившись, принялся говорить по телефону, пока седая девушка успокаивающе массажировала ему плечи, плача.

Чем дальше, тем я больше убеждаюсь, что счастье — это простые, обыденные вещи, до чертиков, ненависти, мигрени, надоевшие всем и вся, но счастье живет именно в них, счастье шагает с нами рядом, просто мы устаем иногда от него. Разве несчастье проснутся утром, после пребывания целых пяти дней в постели с сотрясением и температурой под сорок и понять, что ничего не болит, не колит, не печет, не жарит? А еще приятно самостоятельно передвигаться по квартире приплясывая, простая уборка, кажется таким приятным делом.

Видел бы кто мою квартиру, превратившуюся в дом приюта и сбора мусора за дни моего кроватепролежания, но окончательно она превратилась в общежитие для бомжей, после драки между хахальками Наташки за ее сердце три дня назад. Кстати, главное не победа, а участие, выиграла в этой битве сама Туся, сказав, что не хочет их обоих больше видеть. Теперь у нее новый парень — Максим. Она всем уши прожужжала этим чудо-мужчиной, постоянно отмечая в нем три основных качества: отсутствие бороды, что больше всего смешило Ольку, скромность и не уверенность в себе. Последними двоими качествами Юрьева пользовалась из ста на пятьсот процентов, ездя на спине парня, в переносном смысле, как на катке машина для выравнивания льда.

— Почему я должна убирать у тебя в доме? — заныла Наташка, посматривая в спальню на компьютер, а после глянула на мое перекошенное от злости лицо и руку показывающую разбитую в спальне кровать, кресло и стул, добавила: — Лично я их не била! Это все Бицуха с Хоттабом!

— Скажи спасибо, что Женька был почти не пьян! — вылезая с-под кухонного стола в своей прилипшей к голове бандане, засмеялась Ольга, протягивая мне половую тряпку, что б помыла, — Он мне весь этаж перебил однажды пьяный!

— А почему это к тебе мой муж ходит, а выдра голубенькая? — засмеялась нервно Наташа, складывая по досточке от бывшей мебели к выходу, — Вот у меня дома он ничего не разбил! А к вам все шляется!

Нужно задуматься было раньше что вы за подруги! Ай-ай! — лисьем голосом поныла Наташка вытирая с-под глаза крокодилью слезу. Мы втроем засмеялись. Ольки смех был больше всех заразительный, она всхлипывая, упала в истерике на только что отмытый ею пол от банки малинового варенья, которым Птичка целился в голову Валеры, но попал в мой синтезатор. Каким-то счастьем в последний момент банка сменила градус полета и попала всего лишь в ножку инструмента, свалив его на землю.

— Я вообще не понимаю, — успокоивши свой смех первой, сказала Наташка, подавая руку Ольке, — Почему мы сами убираемся? Олька у тебя целый дом прислуги, а мы тут лазим. Не стыдно?

— Не стыдно! Кости разомни, а то клушей уже стала! И к тому же я не живу больше дома, по личным причинам. — Олька, схлёбывая, показала ей язык и тут Наташка требовательно попросила повторить этот не культурный жест. — Больше не покажу!

— Откуда у тебя пирсинг в языке? У тебя же вроде в брове был! — успела заметить Юрьевна маленькую дырку на языке у нашей голубой блондинки.

— По молодости, по глупости! И нету там уже пирсинга просто дырка!

И в брови есть, просто бандана закрыла, и в пупке, и на косточке уха. Олька покраснела и полезла на стремянку протирать люстру от остатков варенья, должна признаться через это варенье мы все по очереди три дня спотыкались, плыли и падали, но все ждали пока уберу его я — квартира ж моя!

— Оу, — вскликнула Поночка, вытаскивая с плафона соленый огурец и демонстрируя его нам: — Возьми, Алис, вдруг проголодаешься!

— Ням-ням! Ррррр! — хихикнула я, оценивая, что на огурце уже появилась не только плесень, но и паутина.

— О, мой огурец! — радостно кинулась забирать Олькину находку Туся, спотыкаюсь об собственные ноги, — Вы же помните его? — она с надеждой посмотрела на нас, растягивая улыбку, но мы обе не понимали. — Тьху, индюшки глупоглазые, когда этот бизон с умом грабарки, пытался стулом ударить Валерку, прячущего под крышкой от твоей большой кастрюли, — она посмотрела на нас, тяжело вздохнув, не помня, что при драке в кухне мы обе были в спальне. — Я Хоттабу этим огурцом попала в глаз, защищаясь, а он, ослепнув от свеженького русского рассольчика, твой стул и разбился не об его голову, а об холодильник. Она гордо показала с боку на холодильнику большую вмятину, раньше мной не видимую, и тут же пожалев, что сказала правду, как баба-тарахторка, выговаривая слова с космической скоростью, прожёвывая окончания, сказала: