Нина Соломон - Незамужняя жена

— Сеньор Лазарь скоро вернется к нам. Уж вы мне поверьте.

«Mi lindo, lindo» [14] Ах ты, красавчик мой (исп.) . , — периодически бормотала Марисоль себе под нос в течение дня.

Грейс не препятствовала ей, отчасти из симпатии к Марисоль, отчасти потому, что кладовка была настолько забита пылью, пластиковыми чехлами и проволочными вешалками из химчистки, что в ней решительно невозможно было что-либо найти. Кроме лишних трат, пользы от нее Грейс не было, да и Лэзу тоже.

Все в кладовке было покрыто тускло светящейся белой пылью, как будто асбестовые листы из старой квартиры Лэза перекочевали сюда по водопроводным трубам и перекрытиям пола. Ботинки Лэза выглядели так, словно в них только что прошлись по снегу. Марисоль осторожно, как хрустальные башмачки Золушки, извлекала каждую пару из кладовки, выстраивала в ряд на расстеленных газетах, смазывала гуталином и начищала до зеркального блеска.

Марисоль вручную перестирала все рубашки Лэза от «Брукс и сыновья», до изнеможения выжимая их, поменяла все треснувшие пуговицы и дула в рукава, чтобы не было складок, отчего рубашки становились похожи на призрачное одеяние человека-невидимки. Затем она развесила их на деревянных вешалках, обернутых папиросной бумагой. Рубашки стали как новые. В магазине подержанной одежды так никогда и не узнали, благодаря чему они получили такое богатое приношение. Грейс собрала в одну стопку все пластиковые чехлы, примяла их и отнесла на черную лестницу, где стояло мусорное ведро. Чехлы заняли меньше места, чем ежедневная порция мусора, — сплошной воздух, ничего существенного.

На то, чтобы произвести реорганизацию и уборку, понадобилось несколько дней. Все было перерыто, перевернуто и доведено до зеркального блеска. Когда с кладовкой было покончено, у Грейс возникла проблема с дверью. Сколько она ни старалась запереть ее, дверь неизменно распахивалась. В конце концов она попросту слетела с петель. Теперь имущество Лэза было выставлено на круглосуточное обозрение. Всякий раз, проходя мимо кладовки, Грейс не могла удержаться от слез. Ей было никак не привыкнуть к этому подобию открытого гроба. Это так нервировало ее, что она приперла дверь большой стопкой книг, но спустя минуту-другую книги отбросило, и дверь снова открылась. Но она научилась уживаться с этим, как и с прочими неприятными вещами.

Марисоль и Грейс дни напролет вели себя как одержимые до тех пор, пока все в квартире не стало упорядоченным, как буквы в алфавите. Даже скамеечка для пианино и общая кладовка теперь являли образчики идеальной организации, и Грейс нашла пропавший удлинитель в пустой сумке-холодильнике, где он все это время и валялся. Все вещи были на своих местах — не было только Лэза. И хотя заполняемое им пространство значительно сузилось (теперь его молено было измерить в кубических футах), Грейс все еще была не готова заполнить его чем-то другим.

Единственной вещью, которую Грейс удалось спасти от неминуемой гибели, был кусок глины (найденный когда-то с помощью Гриффина), который Марисоль выбросила на черную лестницу вместе с мусором. Марисоль, недавно посмотревшая серию из «Жизни Марты Стюарт», рассказывающую о том, как надо правильно складывать полотенца, деловито атаковала кладовку для белья, пока Грейс тайком пронесла глину в квартиру.

Поздним вечером того же дня Грейс сидела в столовой, глядя на лежавший перед ней кусок глины. Она коснулась его прохладной поверхности. Его бесформенность манила ее. Грейс посмотрела на руки — свое единственное орудие — и стала разминать глину.

Сначала пальцы ее действовали неловко, и Грейс не знала, что собирается вылепить. Она с глухими шлепками била по глине тыльной стороной ладони. Однако чем больше она старалась придать ей какую-то форму, тем более неподатливой становилась глина. Грейс смочила ее влажной губкой. Подождав немного, она просто позволила глине самостоятельно жить в ее руках, раскатывающих и сжимающих ком по указке его очертаний. Мало-помалу глина стала более послушной и наконец начала обретать форму. Перед Грейс мелькнул прообраз будущей скульптуры.

Легкая, чистая фактура и возможности материала пьянили. Подобно первым связанным крючком петлям, бесформенный кусок начал оживать. Грейс посмотрела на то, что у нее получается. Пока это были грубые наметки, но размеры, изгибы и линии прояснились. Перед Грейс возникла женщина, сидящая на стуле выпрямившись, задрав подбородок. Но чем больше Грейс вглядывалась в фигуру, тем более двусмысленное впечатление у нее складывалось. Она не могла точно сказать, сидит ли женщина спокойно или собирается встать, как если бы ее поза была схвачена где-то посередине. Грейс устало уронила руки на стол, потом завернула свое творение во влажные полотенца. Времени для принятия окончательного решения было хоть отбавляй.

За два дня до Нового года позвонил Кейн — спросить, не хочет ли Грейс прокатиться в его дом на озере. Трубы замерзли и полопались, и ему надо было проверить водопровод. Грегг была в отъезде, о чем свидетельствовала сделанная в Европе фотография.

— Надо бы тебе куда-нибудь выбраться, — сказал Кейн. — Не можешь же ты вечно сидеть в этой квартире.

— Почему? — отчасти в шутку, отчасти всерьез спросила Грейс. По правде говоря, она уже довольно насмотрелась на Марисоль, наводящую порядок в кладовках. — Но только если ты обещаешь не говорить ни о чем серьезном.

— Никаких проблем. Буду нем как рыба. Мы можем даже не смотреть друг на друга, если тебе так больше нравится.

— Договорились.

— Отлично. Я прихвачу сэндвичи. А ты возьми свои коньки. — Кейн повесил трубку прежде, чем Грейс успела что-нибудь возразить.

Все два часа, проведенные ими в машине, Кейн, верный своему слову, заводил разговор лишь на самые невинные темы, такие, как рост цен на бензин и падение сосулек. Они добрались до места около двух. Поднявшись по синеватым обледеневшим ступеням с коньками Грейс в руках, Кейн распахнул перед ней дверь. Запах в доме стоял точно такой, каким он запомнился Грейс: пахло сосной и влажной шерстью. Она не могла вспомнить, когда — зимой или летом — они были здесь в последний раз, купались ли голышом или Лэз испытывал лед. Как будто стерли основной файл.

Кейн бросил пакет с сэндвичами на кухне и пошел к задней двери, поманив Грейс за собой. По узкому деревянному доку они спустились к озеру, к самодельной скамье, стоявшей на берегу. Кейн надел хоккейные коньки. Посмотрев на озеро, покрытое толстым слоем льда, он передал Грейс мешок с ее коньками и стал ждать. Она стояла неподвижно, раздумывая, как бы ей избежать этого катания. Пейзаж вокруг напоминал тундру. Грейс села на скамью рядом с Кейном и расстегнула «молнию» на мешке. Когда она надела коньки, оказалось, что ботинки жмут. Ноги у нее подворачивались, пока она шла по доку. Наконец она осторожно ступила на краешек льда.