Триш Доллер - Практически нормальная жизнь (ЛП)

Ее глаза расширяются. Наверно, потому что я редко извиняюсь.

– Ну, мы пришли к выводу, что ты наверняка был очень занят.

В период пребывания в Афганистане – да, а вот на время подготовительного лагеря и пехотной школы оправданий у меня не имелось. Мама писала мне тонны писем. Я не ответил ни на одно. Позвонил ей в первый день из лагеря новобранцев и продиктовал слова, напечатанные на памятке возле телефонного аппарата: "Это рекрут Стефенсон. Я благополучно прибыл на Пэррис Айленд. Пожалуйста, не присылайте мне еду или громоздкие вещи почтой. Через три-пять дней я отправлю вам открытку со своим новым адресом. Спасибо за вашу поддержку".

Вот, собственно, и все. Не считая нескольких пятиминутных телефонных разговоров, я не общался с матерью больше года.

– Эллен всегда звонила мне после того, как получала письма от Чарли, – говорит она. – Поэтому я знала, что ты в порядке.

В подготовительном лагере мы все делали в алфавитном порядке, так что двух других рекрутов, чьи имена я запомнил первыми, звали Ли Степлс и Чарли Суини. Один из них всегда был впереди или позади меня, смотря как вздумается нашему инструктору. Степлс меня раздражал, потому что он плакал после того, как нас обстригли налысо. В смысле, ладно, я в состоянии понять, почему стрижку под ноль можно рассматривать как деградацию, ведь ты лишаешься черты, выделяющей тебя среди остальных, но, серьезно, какого хрена. Волосы опять отрастут. В любом случае, когда нас наконец-то отпустили спать после суток бодрствования, нам с Чарли выдали одну койку: Стефенсон – на верхнем уровне, Суини – на нижнем. Мы разделись до шортов и футболок, когда Чарли сказал:

– Эй, Стефенсон, я слышал, если будешь ходить на службы буддистской церкви по воскресеньям, тебе позволят поспать подольше.

– Знаю, – ответил я. – А если назовешься евреем, тебе разрешат посещать субботние службы, и в воскресенье свободное время тоже дадут.

Чарли рассмеялся.

– Мне нравится ход твоих мыслей.

Не стану упоминать, что я сходу понял – мы подружимся. Он не был нытиком, как Степлс. Не знаю, почему именно Чарли стал моим лучшим другом. Я не находил конкретных причин для этого. Он поддерживал меня. Я поддерживал его. И точка. Полагаю, каким-то образом наши матери тоже подружились.

– Мы так гордимся тобой. – Мамины глаза наполняются слезами. Отец согласно кивает, что наводит меня на мысль – а не мчатся ли к нам четыре всадника Апокалипсиса.

– Ну, каково там было? – Папин взгляд светится кое-чем, чего я не наблюдал уже несколько лет. По крайней мере, если он смотрел на меня. – Ты кого-нибудь убил?

Ему любопытно. Кому бы не было? Только как мне ответить на этот вопрос? Да, я убивал, но это не похоже на видеоигры, в которых ты мочишь плохих парней. Когда впервые застрелил человека, думал, меня стошнит, но я не мог себе этого позволить, потому что мы находились в пылу перестрелки, и мне нельзя было прекращать огонь. Я не скажу такого отцу. Не за ужином. Никогда.

– Мне не очень хочется говорить на эту тему.

Его гордость развеивается, он прищуривает глаза.

– Почему? Считаешь, что слишком хорош…

– Трэвис, я тебе не говорила? – перебивает отца мама. – В Тампе есть организация, которая собирает школьные принадлежности для детей…

– Я уверен, что он не хочет слушать про твои маленькие проекты, Линда, – встревает папа. То, что он так с ней разговаривает, меня удивляет. Невзирая на наши препирательства, к ней отец всегда относился хорошо.

– Нет, пап. Я не думаю, что слишком хорош, чтобы рассказать тебе об Афганистане. Просто не хочу говорить про убийства за гребанным столом. – Не дожидаясь его ответа, поворачиваюсь к маме. – И мне очень хочется послушать про твои проекты.

Она бросает нервный взгляд на отца. Он пожимает плечами, широко разведя руки, и закатывает глаза. У него на пальце сверкает памятное кольцо в честь победы в Супер-Кубке – внушительное напоминание, что он – Победитель.

– Я просто… – мама путается в словах, свет в ее глазах меркнет. – Я просто хотела сказать, что предложила им открыть филиал тут, в Форт-Майерс.

– Здорово. – Я улыбаюсь ей. Маленькие попрошайки на первых парах не сильно нас доставали, потому что боялись, однако спустя какое-то время стали довольно алчными и настойчивыми. Хотя маме я этого не говорю. Она кажется такой радостной. – Детвора обожает подобные вещицы. Ручки, бумагу, мячи, всяких плюшевых зверей. Они с ума по ним сходят.

– Разрешите удалиться? – Райан сминает свою салфетку, бросает ее на тарелку. – У меня, эмм… – Он встречается со мной взглядом на долю секунды, после чего нервно отводит глаза. Свидание. У него свидание с Пэйдж. – Я должен встретиться с друзьями.

– Возможно, Трэвис тоже захочет пойти, – предлагает мама.

– В другой раз. – Представляя поездку в одной машине с моим братом и бывшей девушкой, я едва не смеюсь. – Я измотан.

Райан встает из-за стола, а мы втроем проводим остаток ужина в гнетущей тишине, полной невысказанных претензий. Единственный источник звука – звон столовых приборов о тарелки. Мне ненавистно, что года врозь оказалось недостаточно, чтобы отец перестал меня доставать. Ненавистно, что позволяю ему спровоцировать чувство, словно мне опять пятнадцать лет. В итоге я поднимаюсь к себе в комнату и запираю дверь.

Мы вернулись в Кэмп-Лежен пару недель назад. Мне предстояло пройти медицинское обследование, чтобы разобраться с любыми возможными физиологическими проблемами, способными возникнуть за время командировки – в основном это проблемы с кожей после купания в мутных каналах, акне из-за постоянно грязного лица, укусы насекомых; у нескольких ребят развился затяжной кашель после респираторных инфекций. Аттестация также обязана выявлять психологические нарушения, только это ерундовое дело. Мы всегда говорим, что все нормально. Иначе моргнуть не успеешь, как разрушишь свою карьеру, если признаешься, что с тобой не все в порядке. Поэтому я никому не рассказал о своих повторяющихся кошмарах. Лишь упомянул доктору о проблемах со сном. Он выписал мне какие-то таблетки.

Они стукаются друг о друга, когда я достаю оранжевый пузырек из своей сумки. Высыпаю три штуки на ладонь. Глотаю, не запивая, затем ложусь на пол и позволяю окружающему миру растаять.

Меня будит громкий хлопок, и я тянусь за автоматом. На пару секунд паника овладевает мной, потому что автомат исчез, но затем вспоминаю, что нахожусь во Флориде, а мое оружие осталось в армейском арсенале в Северной Каролине.

– Трэвис! Трэвис! – взволнованно зовет мама, стуча в дверь. Когда отпираю замок, она кидается меня обнимать, едва не придушив в процессе. – Ох, слава Богу. Ты проснулся.