Инесса Клюшина - Работа над ошибками (СИ)

Стас умел отстраняться, выносить отношение к событию на периферию сознания. Они с Пулей тренировали когда-то это свойство специальными упражнениями, да и просто так, в обычной жизни. «Важное уменьице», — прикалывался Пуля, специально подстраивая Стасу сотую по счету пакость — на них об был мастак. И, что самое интересное, никогда не попадался.

Тщетно. Отстраниться не получалось. Стас думал об этом каждую секунду, пока вел разминку. Повторял годами отточенные движения, полностью уйдя в себя, и внутри тем временем образовалась живая дыра, которая засасывала все подряд в свои безграничные недра. Холодно, неуютно. У Стаса отродясь так ничего не сосало. По молодости были разочарования, и даже скупые слезы местами. Но чтобы так было плохо…

— Стас, едем к тебе домой. Парни одни сегодня позанимаются, — Димыч подошел к Стасу сразу же после разминки. Громадная лапища легла на плечо Стаса.

— Стас, едем. Или я тебя сам выведу отсюда. Парни помогут.

Стас хотел было сказать, что все в порядке, но не смог выговорить фразу.

— Поехали, — повторил Димыч. И Стас, выдавив из себя «увидимся» парням, стоящим поблизости, пошел в тренерскую.

Собрал вещи, не став переодевать кроссовки, вышел в коридор школы. Димыч уже ждал его там.

Они вместе спустились по лестнице, вместе дошли до стоянки.

Чувства Стаса будто припорошило снегом, как и сознание.

— У меня в машине бутылка хорошей водки. Погодь, принесу, — Димыч остановился около своего рено логана, открыл дверь и вытащил откуда-то бутылку.

— Заначка от Дианки? — Стас растянул в улыбке чуть побледневшие губы.

— Ну да. Держу при себе. Я поведу твою машину, Стас, — голос Димыча изменился, став командным, — ты сидишь рядом. Ясно?

— Я сам могу.

— Ты. Сидишь. Рядом.

— Остановись здесь, — резко приказал Стас Димычу, когда они проезжали мимо Вероникиного дома.

Нажав на кнопку, опустил стекло….

На кухне к Вероники горел свет, и Стас различил ее силуэт. Она сидела у окна не двигаясь.

— Выходишь? — тихо спросил Димыч, — Идешь?

Стас было дернулся открыть дверь, но словно снова услышал Вероникин голос.

«Мне будет лучше с ним, понимаешь?»

Дыра разверзлась еще шире, начало жечь в груди. Тут же нахлынули ненависть и обида.

— Нет. Поехали.

— У вас все серьезно уже было, Стас?

На столе стояла бутылка, и Димыч, привыкший к подобным обезболивающим, методично спаивал Стаса.

— Поздно. Не успел.

— В смысле? Я че-то ничего не понял из твоих рассказов. Ты что, мормона не отметелил?

— Нет. И даже согласился, что она с ним будет общаться. Чтобы типа ее свободу не ограничивать… А, черт! Налей, Дим.

— А почему ты сразу, Стасон, не сказал ей? Сразу бы сказал — или мы с тобой любим друг друга, или шуруй к тому мужику?

Стас поморщился. Да потому, что считал, что с неудачницами не стоит связываться. Вероника слишком долго была для него примером глубочайшего бедствия: знай учит детей да читает книжки, с опаской относится к переменам, слишком много думает, не стремится понравиться…

Но теперь это вдруг стало так дорого Стасу, так близко.

— Извини, Стасон, но здесь ты…м-м… немного накосячил. Если б ты сразу сказал ей..

— Я понял, Димыч. Не надо, — Стас еле сдержался, чтобы не наорать на друга. А тому, видно, это было и надо.

— Стас…вон хоть стенку побей, что ли. Весь серый. Выпей еще. Вот, налил, пей, — Димыч плеснул в граненый стакан водки.

Стас выпил. Закусил огурцом.

— Еще? — не спрашивая разрешения, налил снова. Стас пить не стал, но стакан поставил поближе.

— Бл. дь, я ее…бл. дь! Дим, раньше думал, есть бабы нормальные. Но даже нормальные крутят хвостами на стороне. Бл. дь, ну как так… А, к черту! Пошли они все на х…! — язык заплетался, но мозг не кружила успокоительная легкость.

Димыч мудро не раскрывал рта, лишь подвигая еду и подливая водки в стакан.

— Я не думал, что она…уйдет. Не верил. Все для нее, бл. дь…Все было хорошо, мы за город ко мне съездили. А потом она звонит и говорит, что все. Замуж за мормона выходит…

— А ее случайно не принудили к этому, а, Стас? Может, под дулом…

— Димыч, епт… Сейчас не Чечня. Кто ее принудит? Детский доктор? Да он не знает, как автомат держать, пальчики, бл…дь, то-оненькие… Видал я ее перца. Блядь, я все понимаю…, — Стас хлебнул еще.

— Но по телефону…Ты хоть встреться ней, в глаза посмотри…

— На х. р? Все, Дим, хватит. Пошла она в ж… Пусть будет счастлива со своим ср. ым мормоном, пусть там нарожает мормон…мормонят… Принцесса, мать ее. Стас не подходит, Стас же сволочь…

Пьяный Стас трепался еще около часа. Пытался рассказать Димычу обо всем, но вылетали какие-то однобокие фразы, которые совсем не выражали того, что творилось в дуще Стаса.

Пустота поглощала и затягивала его. Он поверил Веронике, а она, маленькая правильная девочка, нанесла самый болезненный удар, перечеркнув своим поступком…все перечеркнув. Сначала Пуля убил Стасову веру в людей, но у Пули был огромный смягчающий фактор. Стас, хоть и злился и ненавидел бывшего друга за его поступок, оправдать отчасти мог. А Веронике не было оправдания. Шарахалась там, за спиной у Стаса.

Стас ей сам это разрешил и ничего не обещал, не давал гарантий…

Так кто виноват?

— Хотела все семью, детей… Получит по полной эту семью у мормона…

— Ты с ней поговори все-таки, Стасон…

— Бл. дь, Дим! — заорал Стас и стукнул кулаком по столу. Блюдце с огурцами, стоящее на краю, упала на пол и разбилось, но ни Стас, ни Димыч даже не дрогнули от неожиданного звона, — все, не говори мне о ней…не говори…Ну, пусть живет себе и живет. Пусть будет счастлива! Она ж так хотела стать счастливой.

Димыч вздохнул, подпер щеку ладонью.

— Я не стал…не стал ничего говорить ей. То есть только начал… а вишь как все… — слова ничего не значили, да и не было подходящих. Наваливалась тоска — Стас не терпел это чувство, но теперь оно было сильнее его.

И жизнь была сильнее его. Она тысячи раз лишь радостно щелкала Стаса по носу, а теперь забивала огромный кол в его сердце.

Но Стас не утратил самокритичности. Отчасти сам виноват в произошедшем. Не подстраховался. Возомнил о себе, что самый лучший…

А ты — один из многих. И не нужно мнить большего. Пусть в чем-то успешнее и счастливей, но жизнь пишет огромные полотна, и ниточки судеб тянет не только от самых благополучных. И режет капризная художница любую счастливую судьбу на корню…

— Не говори мне, Дим, о ней. Не говори, — твердил Стас, наливая себе водки. Димыч не произносил ни слова.

Дай руку на прощанье,

А слез не будем.

Есть дар — воспоминанье,

Давай его хранить.

Есть детское прозренье

И в нынешней поре.

Есть к миру снисхожденье