Алекс Савчук - Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах

Вероника улыбнулась на мои слова своей милой всепонимающей улыбкой.

– Извини, – сказал я. Она кивнула. Поняла, значит. Да, Вероника, несомненно, была весьма самостоятельной и самодостаточной женщиной – не в пример очень многим нашим, советским дамам, но в то же время по-женски понятливой и уступчивой.

Покинув ресторан, мы миновали фойе и остановились в коридоре у лифтов.

– Давай пойдем ко мне в номер, Савва, – вплотную приблизив свое лицо к моему и теребя ладонью лацкан моего пиджака, просто сказала Вероника. Надо ли говорить, что при этих словах я словно жеребец чуть не взбрыкнул от радости.

Мы поднялись лифтом на 4-й этаж, и Вероника, передав мне пакет, прихваченный из ресторана, в котором была бутылка шампанского и шоколадки, открыла ключом с прикрепленным на нем массивным номерным жетоном дверь, и мы вошли внутрь.

Это был скромный одноместный номер с совмещенным санузлом, но зато при ванне. Оказавшись в комнате, я едва успел положить пакет на стол и обернуться, как Вероника шагнула ко мне, я подхватил ее на руки, боясь, как бы она не упала, и… оба мы в этот момент, наверное, сошли с ума: бросившись друг другу в объятия, мы стали целоваться, затем повалились в постель и уже там стали срывать с друг друга одежды, после чего слились в едином страстном порыве.

От восторга и радостного упоения я пришел к финишу довольно быстро, но удовольствие было обоюдоострым и потому ужасно сладостным. Немного погодя мы сидели в кровати, смеясь, кормили друг друга кусочками шоколада, пили шампанское из гостиничных чайных стаканов на брудершафт и целовались, целовались, пока вновь, отставив стаканы, не открывали навстречу друг другу свои объятия.

Погрузившись в любовное упоение, мы потеряли ощущение времени, но когда мы вместе принимали душ, в дверь неожиданно постучали и противный женский голос прокричал фальцетом:

– Посторонних в течение пяти минут прошу покинуть номер, иначе мы вынуждены будем вызвать милицию.

Я взглянул на Веронику, из всего сказанного она уловила и поняла лишь одно слово «милиция», и на лице ее в этот момент отобразилось такое смешное и по-детски обиженное выражение, что я невольно рассмеялся. Запустив руку в карман брюк, я, как был голым, подошел к двери, приоткрыл ее не более чем на ширину пальца и просунул в образовавшуюся щель десятирублевку, которая, словно по волшебству, мгновенно исчезла, после чего захлопнул дверь и запер ее на ключ. Все еще испуганная Вероника, держа в руках полотенце и прикрываясь им, без сил опустилась на кровать.

– Неужели это все, и так просто? – недоверчиво спросила она.

– В нашей, самой прекрасной и самой демократичной стране в мире, как видишь, все решается легко и просто. Для этого надо знать всего лишь несколько несложных правил, – сказал я, садясь у ног моей милой и целуя ее округлое, красивое колено. – Не волнуйся, моя прелесть, больше нас никто не побеспокоит, – уверенно добавил я.

Затем у нас с Вероникой была пылкая ночь, которая соответствовала, смею надеяться, самым лучшим международным стандартам, при этом никто нас больше не тревожил, а утро застало нас спящими в объятиях друг друга.

Часы показывали четверть девятого, когда я открыл глаза и посмотрел на себя как бы со стороны: я лежал в постели, обнимая очаровательную блондинку – иностранку, ставшую за одну-единственную ночь мне такой близкой, почти родной. Я совсем не знал, что происходит в эти минуты с моими вагонами, напарником, вином – и, честно говоря, мне почему-то на все это было наплевать. Я осторожно вынул руку из-под головы спящей Вероники, она шелохнулась, реснички ее глаз вздрогнули, а я склонил голову к ее чуть выпуклому в районе пупка холмику живота, коснулся губами великолепной нежной кожи с едва заметными золотистыми волосками и… почувствовал пробуждающееся желание. Вероника без слов обвила мою шею руками.

Через полчаса, с огромным сожалением оторвавшись от ее великолепного тела, я бросился в ванную, где, настроив прохладную воду, полез под душ, под которым очень долго стоял. И лишь почувствовав себя достаточно бодрым, я выбрался наружу, где Вероника встретила меня, держа наготове огромное банное полотенце почти в рост человека – явно не гостиничное, а привезенное с собой, потому что я прежде таких никогда не видел.

Спустя некоторое время мы оделись и спустились в ресторан; там в это время функционировала, отгороженная стульями, лишь половина зала, обслуживающая завтракающих иностранцев.

Я быстро умял две порции омлета – свой и Вероники, и еще какой-то салат в придачу, а моя милая женщина сидела напротив с чашечкой кофе в руках, очаровательное лицо ее светилось счастливой улыбкой, и я не мог оторвать взгляда от ее прекрасных серых глаз.

На прощание, с моей стороны больше напоминавшее бегство, я неловко уперся губами ей в шею, затем выскочил из гостиницы, а десятью минутам я уже входил в ворота винзавода.

И, как выяснилось, торопился я не зря: Петро, оставшись один, пребывал в такой растерянности, что даже не сумел толком объяснить начальнику снабжения и сбыта, где находится его напарник, то есть я, а тот уже собирался отметить в моем командировочном удостоверении, что я в такой-то день отсутствовал на рабочем месте.

Выслушав сбивчивый рассказ напарника, я тут же отправился в контору, по скорому объяснился с начальством, сказав, что ночевал в Риге у родственников, при этом сделал акцент на том, что свояченица моя – офицер милиции, которая может подтвердить сказанное, после чего мои дела были улажены в пять минут, и начальник снабсбыта, передавая мне документы, пожелав нам счастливого пути, попрощался и отбыл домой.

Теперь можно было спокойно вздохнуть: дорожно-транспортные приходно-расходные документы – а это главное в нашей работе – были в полном порядке.

Покончив с делами, я решил, что настало время заняться здоровьем напарника, а заодно санитарной обработкой нашего жилища – то есть купе. Поминутно испытывая жгучее желание немедленно все бросить и бежать обратно в гостиницу, где я еще мог застать Веронику, я в самых сочных красках обрисовал напарнику свою сегодняшнюю ночь, одновременно инструктируя его, как пользоваться серно-ртутной мазью и дихлофосом, а сам с удовольствием наблюдал, как лицо моего товарища в процессе лечения постепенно приобретает синюшный оттенок – то ли от воздействия мази, то ли от страха расставания с мандавошками, как не преминул пошутить я. Затем нами в вагоне была произведена генеральная уборка: белье мы прокипятили в заводской каптерке, кое-что постирали, а что-то выбросили – Петин матрас, например; мне казалось, что в нем живут тысячи «этих ужасных насекомых».

– Тебе-то хорошо, – ныл Петруха, намазывая пахучей коричневой мазью бритый наголо лобок во второй или в третий раз, – ты не мучаешься сейчас как я.