Норма Клейн - Любовь и «каннибалы»

Он провел ее в двери, посадил в лифт и нажал на кнопку.

— Не понимаю, отчего вы беситесь,— прошептала она, слегка вздрагивая при попытке глотать. Да, конечно, вы потеряли два часа, но знаете, сколько я заплатила за этот костюм? И надевала я его только два раза...— Слезы наворачивались ей на глаза, и она изо всех сил сдерживала их, пока он вел ее через холл к квартире.— А жалованье у защитников совсем не роскошное.— Пока он открывал дверь, Эйджи терла друг о дружку ледяные руки.— Теперь мне придется целый месяц питаться одним йогуртом, чтобы позволить себе купить новый, даже на распродаже. А я его и не люблю, этот йогурт...

Пролилась первая слеза. Входя в комнату, она смахнула ее.

— Даже если бы его можно было отчистить, я все равно не смогла бы его надеть после того, как...— Она чувствовала себя вконец разбитой и держалась на ногах только героическим усилием воли. Господи, что она там лепечет о костюме? Может, она сошла с ума? — О'кей.— Оказывается, ей нужно дышать медленно и осторожно. Как только она начинала волноваться, в горле саднило.— Вы помогли мне подняться. Я вам признательна. А теперь уходите.

Он молча поставил чемоданчик и снял с нее пальто.

— Сядьте, Эйджи.

— Я не хочу сидеть.— Еще одна слеза. Слишком поздно пытаться удержать ее.— Я хочу остаться одна.— Ее голос сорвался, и она закрыла лицо руками.— О Боже, оставьте меня одну!

Он обнял ее, подвел к тахте и усадил к себе на колени. Девушку трясло, и он гладил ее по спине, ощущая, как ему на шею капают горячие слезы. В нем бушевали ярость и страх, но он старался остаться спокойным. Она свернулась в клубок и прижалась к нему, а он закрыл глаза и принялся бормотать бессмысленные слова, которыми всегда утешают маленьких.

Она горько плакала. Но это продолжалось недолго. Она сильно дрожала, но вскоре прошло и это. Она не пыталась вырваться. Но если бы она попробовала оттолкнуть Олафа, тот все равно не выпустил бы ее. Может, он и утешил ее. Но, держа ее в объятиях и ощущая, что она в безопасности, он и сам утешился.

— Черт побери.— Когда худшее осталось позади, она положила голову на его плечо.— Я ведь просила вас уйти.

— Забыли о своем обещании? Вы хотели провести день со мной.— На секунду у него напряглись мускулы, но он заставил себя расслабиться.— Вы жутко напугали меня.

— Я сама напугалась.

— Если бы я ушел, то вернулся бы в участок, добрался бы как-нибудь до этого сукина сына и разорвал его в клочья.

Сомневаться в реальности этой угрозы не приходилось.

— Раз так, уж лучше вам побыть здесь, пока это желание не ослабеет. Мне легче, честное слово,— сказала она, однако не торопилась выскользнуть из его объятий.— Просто у меня такая реакция на происшедшее.

А у него внутри не таяла глыба холодного бешенства. Это была его реакция на происшедшее, но до него дольше доходило.

— Эйджи, эта кровь, может, и его, но синяки ваши.

Нахмурившись, она осторожно потрогала шею.

— Что, очень страшно выглядит? Несмотря на мрачное настроение, он не удержался от смешка.

— Бог мой, я и не подозревал, что вы такая тщеславная!

Она ощетинилась, отодвинулась подальше и грозно посмотрела на него.

— При чем тут тщеславие? Завтра утром у меня слушание дела, и я не хочу лишних вопросов.

Он взял ее за подбородок и заставил повернуть голову.

— Голубушка, послушайте человека, который в синяках разбирается. Лишние вопросы вам обеспечены. Но забудьте об этом до завтра.— Он очень нежно тронул губами синяк, и у нее замерло сердце.— У вас есть чай и мед?

— Наверно. А зачем?

— Раз уж вы не пожелали ехать в больницу, придется иметь дело с «неотложкой» Стивенсона.— Он опустил ее на тахту и обложил подушками. Их яркий цвет подчеркнул ее бледность.— Подождите.

У измученной Эйджи не было сил спорить. Когда Олаф пять минут спустя вернулся с чашкой чаю, наплакавшаяся девушка спала мертвым сном.

Она проснулась, чувствуя себя как с похмелья. Горло болело. В комнате было сумрачно, очень тихо, и это окончательно сбило ее с толку. Она приподнялась на локтях и только тут увидела, что занавески задернуты. Ее укрывал яркий афганский плед, много лет назад подаренный матерью.

Она тихонько застонала, отбросила плед и встала. Ничего, ноги ее пока держат, с удовлетворением подумала она. С Гайдами не так легко справиться.

Но чтобы загасить огонь в горле, понадобится не один литр воды. Протирая глаза, она прошла на кухню и вскрикнула от неожиданности, увидев склонившегося над плитой Олафа. Воспаленное горло тут же перехватило.

— Какого черта вы тут делаете? Я думала, вы давно ушли.

— И не собирался.— Он что-то помешал в кастрюле, а потом обернулся и внимательно посмотрел на нее. К ней возвратился нормальный цвет лица, и глаза немного оживились. Теперь только бы избавиться от синяков.— Я попросил Монти прислать судок с супом. Вы сможете глотать?

— Надеюсь.— Она потрогала живот и поняла, что умирает с голоду. Но полезет ли ей что-нибудь в горло, вот в чем вопрос.— Сколько времени?

— Около трех.

Значит, она проспала примерно два часа. То, что она лежала на тахте, а Олаф в это время возился на кухне, смутило и одновременно тронуло ее.

— Незачем вам было тут крутиться.

— Если вы перестанете болтать, горло пройдет быстрее. Садитесь за стол, сейчас все будет готово.

Надо отдать ему должное, запах супа был весьма аппетитным. Рот Эйджи наполнился слюной. Она вернулась в комнату, раздернула занавески и присела на низкую скамеечку у окна. С отвращением посмотрев на свою испачканную куртку, она сняла ее и отшвырнула в сторону. Надо будет отведать приготовленного Монти супу, а потом принять душ и переодеться.

Похоже, Олаф неплохо освоился у нее на кухне, подумала Эйджи, когда он внес в комнату поднос с бульонными и чайными чашками.

— Спасибо...

Она заметила, что Олаф бросил взгляд на куртку, вспыхнула, но вскоре успокоилась.

— Пока вы спали, я немного порылся в пластинках.— Он гордился своим умением небрежно сменить тему для разговора.— Можно послушать?

— Конечно.

Пока она помешивала горячий суп, он поставил на стереопроигрыватель пластинку — старый альбом «Каунт Бейси и семеро из Канзас-сити». Звучала бессмертная пьеса «Чистильщик сапог».

Поняв, что он не собирается напоминать о происшедшем, Эйджи благодарно улыбнулась.

— Это подарок Юргиса. У него очень странные музыкальные вкусы. Такая мешанина!

Олаф сидел рядом, а она осторожно глотала суп, вздыхала и уговаривала свое воспаленное горло проглотить еще ложечку, как мать уговаривает капризного ребенка.

— Потрясающе! Что за суп?

— Я никогда не спрашиваю. Монти все равно не скажет.

Она ела, что-то бормоча от удовольствия.