Дарья Волкова - Поздний экспресс (СИ)

- Хорошо, хорошо, - Олег губы кусает, чтобы не расхохотаться. Грозный папаша Соловьев - совершенно уморительное явление. - Я поговорю.

- Обещаешь?

- Обещаю.

Нажимает отбой. Супруга не сводит с него вопрошающего любопытного взгляда.

- Стас?

- Ну, разумеется.

- Будешь говорить с Витей?

- И не подумаю, - Олег откладывает в сторону телефон. - Пусть сами решают, как им лучше. Я лезть не буду.

- Но ты же пообещал Стасу...

- Да хоть отстанет на какое-то время.

- Олег, ну он же прав. Не дело это...

- Хочешь - поговори с сыном сама.

- Да пошлет он меня, - вздыхает Евгения. - И не постесняется.

- Вот и я о чем. Пусть сами решают.

- Но вот мы же так не делали... Чего ждут - непонятно. Любят же друг друга, видно...

- Сейчас иное поколение, - пожимает плечами Баженов-старший. - У них как-то все по-другому.

_____________________

Любой мужчина подтвердит - мало что может сравниться по приятности с тем, чтобы проснуться от... минета. Особенно, если ты точно знаешь, где находишься, и кто именно рядом с тобой.

К тому моменту, когда Вик проснулся окончательно, некоторые части его тела уже жили совершенно самостоятельной жизнью и получали удовольствие. И... до чего же это приятно!

Ее прикосновения теперь совсем не робкие. Уверенная, жаркая ласка влюбленной женщины. И все это стремится к совершенно закономерному результату.

- Надя... Надя... пожалуйста...

Ему до сих пор бывает неловко, когда не получается сдержаться. И в этот раз Вику все же удается убедить Надю оторваться от своего увлекательного занятия.

Она скользит вверх по нему, глаза в глаза. Выражение в них одинаковое - одни голубые, другие синие, но одинаково затуманенные, полные желания и томления. Она медленно опускается на него. И синхронный вздох удовольствия вырывается у обоих.

- Дааа...

Ее движения постепенно убыстряются, становятся резче. Его руки скользят беспорядочно по ее бедрам, животу, груди. Глаза прикрыты, губ, наоборот, приоткрыты. Каким чудом он умудряется вспомнить - непонятно.

- Надя, Надюша, подожди...

Она продолжает двигаться. Его пальцы сжимаются на ее бедрах.

- Постой, пожалуйста... Мы же... Надя! - пытается на ощупать найти на тумбочке упаковку с презервативами, вместо этого с грохотом роняет мобильник, еще что-то.

Она наклоняется к нему. И, сводящим его с ума шепотом на ухо:

- Сегодня можно... День безопасный. Вить, я хочу тебя так... без всего... Так же приятнее...

-О, дааа... - его пальцы сильнее сжимаются на ее упругой коже. - А точно, можно?

- Точно...

- Ну, держись!

В одно мгновение диспозиция меняется, она под ним, но такое положение дел ни у кого возражения не вызывает. Они прижимаются друг к другу, близко, плотно, только они двое, и ничего нет между ними.

_________________

Он всегда просыпался раньше ее. И поэтому, обнаружив себя воскресным утром в постели в одиночестве, Вик удивился. Где Надя? Он потягивается. На кухне что-то звякает. А вот это неожиданно...

Надя действительно на кухне. У плиты. На его появление она резко поворачивается, яйцо падает из ее рук.

- Ой!

- Что так, страшно? - он улыбается.

Она смотрит на него растерянно и молчит. На ее босых ногах желтеет пятно разбившегося яйца.

- Не двигайся. Сейчас уберу.

Вик отрывает бумажное полотенце, промокает, аккуратно вытирает пальчики с темно-розовым лаком. Встает, заглядывает в кастрюлю, стоящую у плиты.

- Что это?

Надя по-прежнему молчит.

Половником зачерпнул тесто.

- Что собираешь делать, Надюш? Для блинов вроде густовато. Для оладий, наоборот - муки надо добавить.

Она вдруг всхлипывает.

- Ты знаешь... да... и как оладьи печь, и как блины...

- Тебе прекрасно известно, что я это умею... - он так привык к сладости и безмятежности их почти годичной совместной жизни, что сейчас не сразу понимает: с Надей не все в порядке. Встревожено: - Надь, в чем дело?

- Ты умеешь. А я - нет... - она смотрит куда-то мимо его плеча, какая-то странно беззащитная в домашних шортиках и футболке. - Я и готовить не умею... И убираться терпеть не могу... Ничего не умею толком, - судорожный вздох. - Даже предохраняться...

Ему требуется довольно много времени, чтобы сложить эти ее слова между собой. И прийти к совершено ошеломительному выводу.

- Так... - в голову звонкая пустота. - Так... иди-ка сюда...

На ощупь находит за спиной стул, садится, притягивает Надю к себе на колени. Она сидит очень ровно, и вся такая... как натянутая струна. И упорно не смотрит на него.

- Давно... знаешь?

- Две недели.

- А... - в голове по-прежнему мыслей ноль, - а... срок... какой?

- Восемь недель, - тон ее ровный, вот только взгляд по-прежнему прячет. - Это чуть меньше, чем два месяца.

- Я умею считать!

Она вздрогнула. Но вдруг посмотрела ему в глаза. Давно он в них не видел такого выражения. Гордость и раскаяние. Только у нее может быть так.

- Прости меня, Вик. Это я виновата, я одна.

- Ты так говоришь, будто я при этом не присутствовал. Насколько я понимаю, мы к этому одинаково... причастны.

- Да, но... Я, правда, думала, что день тогда был... безопасный. Не должно было быть... Но, почему-то...

- Бывает...

- Я аборт делать не буду! - в голосе ее вдруг прорываются эмоции. - Мне нельзя! Мне тетя Даша говорила, что мне следующую беременность обязательно надо вынашивать. Что после выкидыша может сформироваться привычная невынашиваемость! Что... - она вдруг прячет лицо в ладони, и оттуда, глухо: - Я понимаю, что это мои проблемы со здоровьем... и что мы не планировали пока... и что именно я виновата в том, что это случилось... но... но...

- Что ж ты так плохо обо мне думаешь, а? - Вик со вздохом притягивает ее, такую напряженную, словно чужую, к себе. - Чем заслужил? - шепчет на ухо. - Не планировали, да. Но в жизни не всегда случается так, как планируешь. А про аборт даже думать забудь. Не позволю.

- Правда?! - в ее голосе, в том, как мгновенно расслабилось ее тело в его руках, как тепло прошелся ее вдох по шее было столько... Что ответить Вик смог не сразу.

- Конечно. Это же наш... ребенок, - на эти собственные слова внутри что-то болезненно сжимается. Не от страха, но что-то схожее. И, вместе с тем, ощущение, что все делает правильно.

Она доверчиво прижимается к нему.

- Что будем делать, Вить?

- Что-что... - вздыхает Вик. - Как будто есть варианты. Идем в ЗАГС, подаем заявление. Ну, что там еще положено...

Надя вдруг замирает в его руках. А потом выпрямляется, обретая все ту же натянутую струнность.

- Вот не надо мне делать одолжений! Я не хочу, чтобы ты на мне женился только потому, что я имела глупость забеременеть! Уволь меня от своей благотворительности!

На этот раз он реагирует быстро, снова прижимает к себе, не дает встать с его колен.

- Надя... что ж ты такая...

- Какая?!

- Глупенькая, - снова ей на ухо. Она дергается, но он не выпускает ее. - Я люблю тебя, вредина. Ты же знаешь. Люблю безумно, давно и навсегда. Надюша, ну, правда же, ну что ты...