Мария Ветрова - Криминалистка

Не знаю, чем бы завершились мои печальные размышления, возможно, и пролила бы пару слезинок от жалости к себе, но мороз до меня все же добрался наконец основательно. И, сообразив, что еще немного, и я, привыкшая передвигаться в основном на колесах, отморожу себе уши, соскользнула с обледеневшего прилавка и, кажется, вполне осмысленно посмотрела в сторону метро: интересно, куда запропастились все троллейбусы и автобусы? Или они всегда так редко ходят?..

В этот миг и прошелестело за моей спиной еле слышное Светланкино «Мамуся…». И, буквально подпрыгнув на месте, я ахнула: моя девочка, почти посиневшая от холода, почему-то с Катькиным шарфом на голове, стояла рядом — дрожавшая, как щенячий хвост, несчастная, зареванная, опухшая и… виноватая.

— Ты… — выдохнула я вместе с морозным паром. — Как ты меня нашла?!

В следующее мгновение Светка уже висела у меня на шее, обливаясь слезами, уткнувшись носом в воротник дубленки, бормоча сквозь сопли и слезы все подряд:

— Мамусечка, прости… Я больше не буду!.. Прости меня, мамусечка, пожалуйста, прости… Не буду! Можешь выходить замуж за своего жениха, я потерплю… Прости, мамусечка…

Уж не знаю, что именно думали прохожие, наблюдавшие эту душераздирающую сцену вплоть до финала, в котором мне удалось наконец отклеить Светку от своей дубленки — с тем, чтобы увлечь ее в более-менее теплое нутро очень кстати подошедшего троллейбуса! В теснотище салона людей набилось столько, что стоять пришлось по стойке «смирно», и все это завершилось само собой. Всхлипнув последний раз (надеюсь, что действительно последний), Светланка еле слышно прошептала:

— Ты меня прощаешь, мамусь?..

А я чуть-чуть кивнула головой ей в ответ радуясь тому, что отвечать вслух нет никакой возможности из-за близости целой массы чужих ушей. Потому что на самом деле я и сама страшно боялась расплакаться: уж и не помню, когда именно мне этого так сильно хотелось… Может быть, в ту пору ощущение праздника еще не было потеряно? И чтоб уж точно не совершить столь непедагогический поступок, я, сделав над собой некоторое усилие, подмигнула провинившейся Светке, которая в ответ немедленно улыбнулась — ничуть не шире Моны Лизы…

Уже подъезжая к нашей остановке, я вспомнила про Володину акцию с оплеухой и дала себе клятву при первой же возможности добиться для него внеочередного повышения звания. В этот миг я и поверила в то, что Катька с ним действительно будет счастлива. Не исключено, что всю оставшуюся жизнь…

Я не помню, чтоб шампанское, которое ребята принесли совсем по другому поводу, было до такой степени кстати в этот вечер. Нет, я не обольщалась насчет будущего — несмотря на то что Светка вела себя просто идеально! Я посчитала: за столом она целых пять раз обращалась с пустяковыми просьбами типа «передайте мне, пожалуйста, хлеб» к Родионову, называя его «дядя Виталик». Хотя тот же хлеб стоял куда ближе ко мне, чем к нему. Тешу себя надеждой, что жизнь я все-таки немного знаю, значит, и предположение, что будущее в любом случае таит в себе не один десяток неприятностей, обосновано… А вот Родионов, по-моему, как раз этого не понимал, сиял, как новенькая копейка, и смотрел на Светку чуть ли не с умилением.

Поймав себя на том, что и этот вариант меня тоже не устраивает, я слегка удивилась: неужели сама не знаю, чего хочу?!. Похоже, так оно и было, хотя прежде мне не доводилось испытывать что-либо подобное.

Чуткая Катька каким-то образом уловила мое настроение, хотя я готова была поклясться, что внешне никак его не проявила. И, улучив минутку, наклонилась к моему уху — благо сидели мы с ней рядом.

— Тетя Светочка, — шепнула она, — не расстраивайтесь, вот увидите, постепенно все войдет в свое русло… Увидите!

Я растрогалась и тихонько погладила под столом ее руку в знак благодарности за понимание. А еще за то, что она была наверняка права. И, плюнув на все, я присоединилась к общему разговору, который, пока я пыталась заглянуть в глубины собственной души, как водится, коснулся любимой темы — работы… Такие вот мы, видимо, зануды, что и на отдыхе, и в праздник — все об одном и том же…

По крайней мере, в глазах Светки — так оно и есть! Именно этим моментом она воспользовалась, чтобы избавиться наконец от нашего общества под каким-то благовидным предлогом и свалить в свою комнату.

— Светлана Петровна, — немедленно поинтересовался Володя, — а сами вы как думаете, кто из фигурантов искомое?.. Вот Виталий Константинович «голосует» за Колышникова, поскольку тот двенадцатого, начиная с обеда, один там был… А вы?

— Ни за кого не «голосую», потому что просто знаю, кто именно наш клиент… — призналась я и получила ожидаемый эффект. За столом установилась мгновенная тишина, нарушила которую Катька.

— Как?.. — пискнула она. — Совершенно точно?

— Знаю-то точно, а вот насчет доказательств, тем более улик… Словом, думаю, в понедельник, не позже, все придется передавать в горпрокуратуру и на Петровку… На Петровке, в отличие от нас, какие-то вещественные улики есть, зато нет подозреваемого… Словом, готовьтесь объединяться.

— Вот так? — заговорил Володя. — Настолько вы уверены, что это именно он, и никто другой?..

Я молча кивнула, а мой любимый опер сердито дернул плечом.

— Вечно одна и та же история, — бросил он раздраженно. — Мы пашем, а они — купоны стригут…

— Не преувеличивай! — усмехнулась я. — Ребятки там сидят неслабые и, уж точно, не ленивые… Просто в данном случае нам повезло чуть-чуть больше. Конечно, если Машенькину гибель вообще можно назвать везением…

— Послушайте… — заговорил наконец Родионов. — Может, вы наконец перейдете с вашего кунакского языка на человеческий?.. Или, в крайнем случае, снизойдете до того, чтобы объяснить мне, тупому, о ком именно идет речь и почему столь огромное внимание уделяется, как я успел понять, этому самому брачному агентству?..

Мы переглянулись: действительно, получалось, что из всех присутствующих один только Родионов не был в курсе всех результатов следствия, всех его деталей. Конечно, нашей вины тут не было: по телефону, даже служебному, тем более междугородному, говорить о таких вещах не следует: существует специальная, запрещающая это, инструкция…

— Светланочка Петровна, — сказала наконец Катя, — можно я объясню… Ну, изложу ход наших мыслей хотя бы?

— Валяй! — согласилась я. — Послушаем с удовольствием, нам тоже полезно: заодно проверим, не кроется ли где-то ошибочка… Малюсенькая такая, малозаметненькая и… роковая.

Катька многословной и красноречивой не была никогда и уложилась, наверное, минут в пятнадцать, не больше. После чего Родионов, заметно побледневший в процессе Катькиного «изложения», и произнес впервые слова, наиболее точно характеризующие это дело.