Елена Ласкарева - Наваждение

— Ваши — дорого. Только я вам не советую, пожалеете потом. Таких вам никогда уже не отрастить.

Катя вспомнила случай на строящемся теплоходе, и это помогло ей ответить так, чтобы прозвучало убедительно:

— Они мне надоели. Я их ненавижу. Намучилась с ними, хватит!

Она села в парикмахерское кресло и закрыла глаза, чтобы не видеть, как хищно блестят ножницы. К сожалению, уши заткнуть она не могла и каждый раз вздрагивала от зловещего лязганья лезвий. Чтобы отвлечься, стала вспоминать свою любимую сказку, и вновь обнаружила у Андерсена перекличку с собственной судьбой.

«Русалочка оперлась своими белыми руками о борт и, повернувшись лицом к востоку, стала ждать первого луча солнца, который, как она знала, должен был убить ее, и вдруг она увидела, как из моря поднялись ее сестры; они были бледны, как и она, но их длинные роскошные волосы не развевались больше по ветру — они были обрезаны.

— Мы отдали наши волосы ведьме, чтобы она помогла нам избавить тебя от смерти…»

— Совсем свихнулась! — Дима кричал и чуть ли не топал ногами. — Ты погляди на себя! Ведьма! Вылитая! Была девушка — стал Фантомас какой-то! Хоть бы стрижку человеческую сделала, а то обкорналась под горшок, как деревенщина!

В ответ Екатерина безмолвно положила перед ним на стол внушительную пачку купюр. Дмитрий запнулся на полуслове, присмирел и отвел глаза.

Трудно ему было укротить свою гордость и принять девичью жертву, но и не принять ее он не мог. Он поставил перед собой великую цель, а она, как известно, оправдывает средства. И денежные средства в том числе.

Москва — город дорогой, в нем на три копейки не проживешь. «Дорогая моя столица…»

Долгие проводы — лишние слезы. Уехали из Рыбинска, можно сказать, «по-английски», не делая из своего отъезда события и ни с кем особенно не прощаясь. Договорились отправиться налегке, вещи взять только самые необходимые, в число которых, конечно, входила Димина гитара. Ну, и как довесок к ней — Катина скрипочка.

Однако женщина есть женщина. Как бы скромны ни были ее запросы, она, наверное, не в состоянии уехать из дома без лишнего багажа. Это для нее так же естественно, как, к примеру, бояться мышей.

Катя не смогла расстаться со своей нутриевой шубкой, которая заняла целую отдельную сумку.

— Куда? Лето же! — простонал Дима.

— Пригодится, — ответила она решительно. — У меня интуиция, сам же говорил!

— Ладно, чем бы дитя ни тешилось…

В дороге ничего особенного не произошло, если не считать досадного инцидента с шоколадным пломбиром, который Катя, рискуя отстать от поезда, успела купить на маленькой станции, а потом уронила на грязный пол в вагонном проходе. Хорошо, что какой то незнакомый пассажир из купейного вагона любезно помог все убрать…

Зато в Москве начались неожиданности, причем далеко не из приятных.

Оказалось, что прослушивания в «Щуке», «ГИТИСе» и «Щепке» уже закончились. Оставался ВГИК, где предварительный творческий конкурс продлили на несколько дней.

Что ж, огорчаться не стоило: кино так кино. Тем более что в этом году мастерскую набирал не кто-нибудь, а сам заведующий кафедрой актерского мастерства. А заведующим был профессор Алексей Баталов!

Дима к баталовскому таланту был в общем-то равнодушен, считая его манерным, слегка старомодным. Зато Катюша… о, сколько слез она, втайне от всех, пролила над старым черно-белым фильмом «Летят журавли»! А «Москва слезам не верит», где Алексей Владимирович сыграл безупречного рыцаря Гошу? И еще она с детства помнила романтического Тибула из «Трех толстяков», ведь сказки вообще были ее слабостью…

Словом, Катя считала: Димочке невероятно повезло, что учиться он будет именно здесь, а не в каких-то шипящих вузах на букву «Щ». А в том, что учиться он будет непременно, она ничуть не сомневалась.

Во вгиковских коридорах двое волжан, однако, совсем потерялись в толпе. Наплыв желающих показать себя был огромен. Гораздо больше тут томилось девушек, но и парней хватало, причем многие из них не уступали Дмитрию по стати и эффектной внешности.

Впрочем, и артистические навыки у них кое-какие были. Некоторые из абитуриентов так и рвались их продемонстрировать, как будто хотели напугать соперников.

Один мальчик с маниакальным упорством влезал на подоконник и делал оттуда двойное сальто, словно заявлял таким образом: я буду в приключенческих фильмах сниматься, в самых рискованных сценах без дублера!

Другой, заставляя и без того взвинченных претендентов нервно вздрагивать, то и дело извлекал резкие звуки из короткой, с широким раструбом, дудки-жалейки. Так продолжалось до тех пор, пока из экзаменационной аудитории не выглянула невысокая женщина с черными восточными глазами и не произнесла строго:

— Педагоги ведь тоже люди. Пожалейте нас, пожалуйста.

Лишь тогда жалейка, жалея людей, смолкла.

Дмитрий Поляков был, однако, парень не промах, и у него имелось в запасе кое-что, чтобы выделиться из толпы и удивить комиссию. Когда выкрикнули его фамилию, он, зайдя в аудиторию и чинно поздоровавшись, заявил:

— Я с ассистенткой. Разрешите?

Утомленный Баталов, повидавший на своем педагогическом веку много всякой всячины, меланхолично поинтересовался:

— Вы выступаете в оригинальном жанре, сударь? Режете женщин на куски? Тогда, может, вам лучше в цирковое училище?

— Я никого не режу, — ответил Дмитрий дрогнувшим голосом. Он никак не рассчитывал на скептическое к себе отношение. — Но надеюсь, мое выступление все-таки будет оригинальным…

— Поволжье, — безошибочно определила женщина с восточными глазами. — Примерно район Ярославля. С техникой речи возможны проблемы.

— Ну как, Фатима Николаевна, впустим ассистентку? — утомленно улыбнулся профессор Баталов, и в его взгляде читалась просьба: пусть делают что хотят, а? Нет сил пререкаться…

И вошла Катя со скрипкой, скромно села в уголке. Когда Дима начал монолог Сальери, она потихонечку, чтобы не заглушить, заиграла пассаж из «Реквиема» Моцарта. Партитуры они в Рыбинске не нашли, и она сняла канву произведения со старой пластинки, на слух.

Играя, она наблюдала за экзаменаторами: они явно встрепенулись, и глаза у них заблестели. Утомление разом покинуло их, точно по чашке крепкого кофе выпили. Они переглядывались удивленно и радостно.

«Так держать, мой Демон!» — подумала Катя и заиграла еще более вдохновенно.

— Что пользы, если Моцарт будет жив и новой высоты еще достигнет? — Тут Катин смычок взволнованно задрожал, и музыка взвилась в высоту, точно повторяя вопрос. — Подымет ли он тем искусство? Нет, оно падет опять, как он исчезнет: наследника нам не оставит он…