Алина Феоктистова - Тепло твоих губ

— Замерзла, — ответила она и прижалась к Андрею дрожащим телом. — Да ты и сам холодный, как ледышка.

— А так теплее? — он нашел ее губы и стал их целовать.

Они долго стояли и целовались, как и раньше, и стена отчуждения начала таять.

— Пойдем в домик? — нерешительно спросил Андрей.

— Бежим! — крикнула Ирина. — А то я схвачу воспаление легких.

Ирина и Андрей познакомились чуть меньше года назад, на вступительных экзаменах в мединститут. Шел первый, самый главный экзамен по биологии. Андрей, взяв билет, сел на третью парту в первом ряду, поближе к окну. Он не волновался, что провалится. Волноваться ему было незачем. Андрей прочитал три вопроса, написанные в его билете, задумался на несколько минут и стал оглядывать своих будущих товарищей. Перед ним сидела девушка с толстой, русой, абсолютно несовременной косой, кончик которой она теребила в руках, беспомощно блуждая взглядом по аудитории. Она отодвинулась на самый краешек второй парты, поближе ко второму ряду, словно от сидящей во втором ряду кудрявой черноволосой девушки, которая что-то быстро писала на листах бумаги, могла прийти помощь. Девушка с черными волосами на секунду оторвалась от написанного, подняла глаза к потолку, что-то припоминая, повернулась, заметила молящий о помощи взгляд девушки с русой косой, и, словно не заметив его, опять принялась быстро писать. Теперь Андрей видел профиль абитуриентки, привлекшей его внимание. Она опустила голову, на пушистых длинных ресницах показалась красивая прозрачная грушевидная слезинка. Андрей залюбовался ею, подождал, когда она капнет на лист, а потом шепнул: «Что у тебя?»

Девушка что-то написала на листочке и пододвинула лист так, чтобы Андрей мог увидеть его со своей парты. Андрей засмеялся, разглядев на листе нарисованного злобного червяка, пожирающего девочку с косичкой.

«Понял», — шепнул он и стал писать на своем листе все, что знал о червях. Но он успел написать только их классификацию, как заметил, что старичок-экзаменатор встал и пошел вдоль их ряда, заглядывая в работы абитуриентов. Андрей быстро передал девушке записку, досадуя, что был замечен, может быть, подвел ее. По крайней мере, выручить он ее не успел, это уж точно. Если она скажет, что черви бывают плоские и членистые и больше не прибавит ни слова, двойка ей обеспечена. К его удивлению, девушка вдруг засияла от радости и принялась быстро писать, не уступая в скорости своей черноволосой соседке через ряд. Экзаменатор подошел к Андрею, недоуменно уставился на его чистый лист.

— А вы что же, молодой человек, не пишете? — испуганно спросил он. — Торопитесь, у вас осталось не так много времени. Может, вам что-то не понятно в билете?

— Спасибо, мне все понятно, просто я не люблю делать то, что не считаю нужным, — объяснил Андрей.

Старичок пожал плечами и вернулся на свое место за столом, где сидели члены экзаменационной комиссии, и уже не спускал с Андрея глаз.

Андрей понял, что теперь ничем помочь впереди сидящей девушке не сможет и, так как ему наскучило рассматривать аудиторию, пошел к столу экзаменаторов.

— Вы решили не сдавать экзамен, молодой человек? — спросил старичок.

— Наоборот, я хочу отвечать, — возразил Андрей.

— Удивительно, — сказал старичок профессор. — Как ваша фамилия? — Он стал разыскивать в пачке лежащих перед ним экзаменационных зачеток абитуриентов зачетку Андрея.

— Гордеев, — ответил Андрей и увидел, как съежился экзаменатор и как оживились все члены комиссии.

Андрей напрасно надеялся поступить в институт инкогнито, скрыв свое происхождение. Когда он подавал документы в приемную комиссию медицинского института, ему пришлось заполнить анкету, где была графа: родители, их имя, отчество, фамилия и место работы. По тому, как порозовела и стала улыбчива и кокетлива с ним женщина, принимающая у него заявление, справки и документы, он понял, что раскрыт. Через день и экзаменационная комиссия была осведомлена, что единственный сын главы области избрал местом учебы их институт. Все заволновались. Старичок-профессор, главный в экзаменационной комиссии, лишился покоя и сна. Легко быть честным и принципиальным, когда ты молод, здоров и не знаешь жизни. Трудно быть им, когда ты стар, болен, знаешь жизнь, да еще по возрасту тебе давно пора на пенсию, а ты не видишь себя вместе с другими пенсионерами, сражающимися в карты и домино. Вроде бы губернатор не звонил лично и через посредников не намекал, что его отпрыск должен поступить, вроде бы и времена наступили другие и вроде бы можно не бояться ставить два балла чаду местного правительства, но кто знает, что несут в себе новые времена, и что за люди эти новые руководители. Ведь не из другого же теста они сделаны, и отец остается отцом и непременно хочет, чтобы его сын не провалился на экзаменах. А так хочется уважать себя! Профессор надеялся, что правительственный отпрыск окажется хоть немного умен и будет хоть отчасти соответствовать положенной для поступления норме. Он решил пойти с собой на компромисс и не задавать ему очень трудных вопросов, чтобы случайно не завалить на экзамене. Когда среди потока абитуриентов, где должен был находиться сын губернатора, выделился студент, который явно ничего не знал, даже не приложил усилий, чтобы вспомнить хоть что-нибудь из того, что знал, и стал у всей комиссии на виду заигрывать с впереди сидящей красивой девушкой с длинной русой косой, профессору стало не по себе, и он стал уговаривать себя, что напрасно нервничает раньше времени. Это может оказаться просто обычный мальчик, которого родители заставляют стать врачом, а он этого не хочет. И теперь, когда Андрей Гордеев сидел перед столом комиссии и смело смотрел ему в глаза, он ясно представил себе свою дальнейшую судьбу. Он ставит парню двойку, и его тихо, мирно, без скандалов и проработок отправляют на пенсию. Он тихо ненавидел этого семнадцатилетнего самоуверенного нахального мальчика, которому повезло при рождении, и вспомнил свою полуголодную молодость и неимоверную тягу к знаниям.

Сам Андрей не считал, что ему при рождении повезло. Скорее, наоборот. Он был умен и видел, какое впечатление производит на людей. Так было всегда, еще со школьных времен, когда его отец стал известным человеком в городе. Люди принципиальные воспринимали его в штыки, непринципные перед ним лебезили. И те, и другие ненавидели. Ему с детства приходилось доказывать, что он сам, без отца что-то значит, и он доказывал. Он учился лучше всех, знал больше своих сверстников, но его все равно воспринимали настороженно, и слава избалованного отпрыска преследовала его. Когда он по собственной инициативе перешел из английской школы в физико-математическую, где можно было лучше подготовиться к поступлению в медицинский институт, ему пришлось доказывать свою самостоятельность еще и перед сверстниками. Он не вышел ростом, не отличался от природы атлетическим телосложением и занялся боксом, чтобы уметь постоять за себя и доказать всем, что он не папенькин сынок. Его зауважали, но прежде ему пришлось вытерпеть столько насмешек и издевательств от бывающих жестокими подростков. К поступлению в мединститут он начал готовиться за два года, когда его ровесники еще и не дули в невыросший ус и беззаботно развлекались и на уроках, и после. Когда он пришел на вступительный экзамен, он уже успел прочитать все учебники для студентов первого курса мединститута, а биологию знал в программе первого курса биофака университета. Порой, склонившись над книгами, он завидовал мальчишкам, у которых отцы-пьяницы, или тем, у кого их совсем нет. Даже если они и совершали что-нибудь жуткое, про них говорили: тягостное детство. Если они пили, угоняли мотоциклы, воровали, их осуждали, если нужно, отправляли в исправительные колонии, но в душе жалели и понимали. А с него спрос был другой.