Мария Воронова - Апельсиновый сок

– Ты Костина жена?

Она кивнула, а Смысловский вдруг взял ее руки в свои каким-то нелепым кинематографическим жестом:

– Мужайся, детка. Делаем все возможное, но мы не боги… Надежды очень мало. Я не стал бы тебе этого говорить, но ты сама все поймешь, когда его увидишь. Сможешь не испугаться? Сможешь не показать ему своего страха? Истерику удержишь?

Вероника могла только кивать.

– Тогда иди.

…Она помнила каждую секунду следующих суток, но старалась хранить эти воспоминания за семью замками. Иногда, впрочем, они вырывались на волю, жестоко раня ее, и со временем боль нисколько не ослабевала. То вдруг вспоминалось, как вдвоем с медсестрой они меняли сильно вспотевшему Косте белье и как ей было больно, что его страдающего тела касаются чужие равнодушные руки. Перед смертью он пришел в себя, а Вероника боялась ласкать и целовать его, чтобы не причинить лишней боли.

– Я не понимаю, зачем это все нужно, – сказал он. – Зачем реанимация, с такой сиделкой, как ты, я могу и дома болеть. Поехали?

– Подожди немножко, еще пару дней.

– Да ну их к черту, капельницы эти, от них только хуже. Я к тебе хочу.

– Я и так с тобой.

– А вдруг тебя выгонят? И вообще, тебе нужно отдохнуть.

– Да я только что пришла, – соврала Вероника.

– Раньше вот никаких реанимаций не было, а люди прекрасно поправлялись. Нет, не понимаю!

– А тебе и не надо понимать, – строго сказала Вероника. – Делай, что я говорю, и все будет хорошо.

Он вытянул губы в трубочку, показывая, что хочет поцеловать Веронику.

– Ох, какая ты у меня будешь строгая жена! – сказал он восхищенно. – Такая будешь тетя килограмм сто двадцать, грозная такая, как Наполеон. Все будут изумляться – как это ей удается держать его под каблуком. Будут думать, что я тебя боюсь, а на самом деле это я тебя люблю.

А потом началось то, о чем Вероника запрещала себе вспоминать, понимая, что эти воспоминания убьют ее.

Можно было помнить только о тужурке Смысловского, в которую она утыкалась носом, когда генерал уводил ее от Костиного тела…

Костя умер? Поверить в это было невозможно. «Как это умер? – Быстро шагая, Вероника преодолела Литейный мост. – Значит, я больше не увижу его никогда. Мы никогда больше не будем спать вместе… Да нет, это глупость, такого просто не может быть! Как же это, он умер, а я здесь? Абсурд! Это сон! Господи, пусть это будет сон! Пусть я сейчас приду в общежитие, а там Костя… Да, я задремала, и мне привиделся кошмар – говорят, достаточно уснуть на три минуты, чтобы увидеть длинный страшный сон. Или нет, Господи, сделай так, что это я сплю сейчас и не могу проснуться… Господи, сделай что угодно, лишь бы он был жив! – Вероника прошла весь Литейный проспект, потом перешла Невский, бросив взгляд на здание кинотеатра «Художественный». – Мы с Костей были здесь один раз. И я сразу догадалась, в чем фишка, а он не поверил, решил, что я уже раньше смотрела этот фильм. Боже, неужели мы больше не пойдем в кино? Я холодная эгоистка, думаю только о том, как мне плохо будет без него! Нельзя об этом думать! Он умер таким молодым, пожить не успел, вот о чем я должна думать! А не о себе, не о том, как я буду без него. Я-то жива, а он умер… Господи, Господи… Нет, не могу поверить!»

Можно было пойти в общежитие, но Вероника смутно понимала, что теперь, когда Кости нет, ей нечего там делать. Она прошла весь Владимирский проспект, потом по Загородному вышла на Московский… На ходу она прикуривала сигарету за сигаретой и пыталась понять, как это – жить без Кости. Сегодня он не позвонит, не пожелает ей спокойной ночи. И завтра пройдет день, и послезавтра, и сколько бы дней она ни прожила на свете, она никогда не увидит его. Куда бы она ни пошла, куда бы ни поехала, она никогда не встретится с ним. Теперь нет смысла озираться вокруг, проезжая мимо Финляндского вокзала, – никогда в толпе курсантов не мелькнет родное лицо, и никогда не выскочит она из трамвая, выкрикивая любимое имя.

…Придя домой, Вероника первым делом увидела телефонный аппарат, в котором никогда больше не прозвучит Костин голос, и лишь тогда окончательно осознала: Кости больше нет.

– Сколько ты еще будешь лежать? – спросила Надя, садясь на край постели. – Нельзя так переживать из-за ветреного кавалера. Я тебе скажу: хорошо, что он тебя бросил.

Не отзываясь, Вероника подтянула к себе колени и спрятала голову под шаль. Кости нет, так какая разница, что скажет Надя?

– Это тебя бог отвел, – продолжала сестра. – А я с самого начала знала, что он тебя бросит. Как только услышал, что прописки не получит… Знаю я этих периферийных мальчиков, им палец в рот не клади. Так что порадуйся, что все закончилось, и возьми себя в руки. Любовь – это болезнь, – наставительно произнесла Надя. – Перемогаешься, и все проходит.

– Я знаю, что такое любовь, и знаю, что такое болезнь. Уверяю тебя, они совершенно друг на друга не похожи, – сказала Вероника и удивилась: оказывается, она может разговаривать. Наверное, она и встать может…

– Правильно, хватит валяться, мировую скорбь изображать. Найдешь себе еще, а это человек не нашего круга. Долго ты с ним все равно не прожила бы…

Вероника поспешила скрыться в ванной. Наскоро умывшись и натянув первые попавшиеся джинсы, она поехала в клинику.

Удар оказался слишком сильным и сокрушил ее – от прежней Вероники остались лишь обломки. Она знала, что никогда не станет опять нормальным человеком.

Трава, придавленная глыбой асфальта, растет, конечно, но никогда не бывает высокой и зеленой. Так и она. Навсегда останется уродкой.

Вместо сердца в груди выросла страшная колючка, впивающаяся в нее при каждом движении.

Чтобы утишить невыносимую душевную боль, люди поступают по-разному. Кто-то обращается к Богу, кто-то ищет забвения в вине, кто-то – в путешествиях. Вероника выбрала работу. Она сознательно загоняла себя до такой степени, что, приходя домой, падала без сил и засыпала. Утром – институт, потом – до позднего вечера – клиника. Первое время она боялась, что будет больно ходить каждый день по той лестнице, на которой они с Костей познакомились, и видеть его друзей, живых и здоровых, но ее горе было слишком глубоким и не оставляло сил для подобных сентиментальных переживаний.

Все жалели Веронику, все стремились помочь. Она только удивлялась, сколько вокруг нее оказалось хороших людей. Отец с Надей всегда презрительно относились к человеческой популяции, утверждая, что настоящих интеллигентов почти не осталось, а от «быдла» не стоит ждать хорошего. «Запомни, никто не поможет тебе, кроме нас!», «Никому, кроме нас, не интересны твои проблемы!» – патетически восклицали они по любому поводу, и Вероника отчасти прониклась этими идеями.