Гайя Колторти - Анатомия чувств

— Так, просто. Хотел знать. Что-то вы давненько не виделись.

Отец ничего не ответил, и его молчание навело тебя на мысль, что их отношения не были такими уж безоблачными.

Ты был растерян, в тебе росла неуверенность, ты даже не знал, чего тебе хотелось на самом деле, чего ты ждал. Под конец ты выбрал компромисс. С одной стороны, ты молился Богу, чтобы твои родители больше не встречались, и тогда ты забыл бы Сельваджу, а с другой — молил черта, чтобы они встретились как можно скорее, тогда ты снова увидел бы богиню, которая украла твою душу.

Наверное, не отдавая себе отчета, ты чаще молился черту, чем Богу.

И тогда «pape Satàn, pape Satàn aleppe»[5] ответил на твои призывы. И даже довольно быстро!

В тот день ты решил провести в бассейне вторую половину дня, тем более что Наутилус и Паранойя все свободное время тратили на подготовку к какой-то кошмарной, сюрреалистичной поездке на каникулы в Карпаты, с палатками. Ты предпочел побыть немного одному. Учитывая, что спортивный сезон подходил к концу и следующие соревнования намечались лишь на сентябрь, ты проплыл свои привычные пятнадцать километров с умеренным рвением.

Ты только вышел из проходной и направился было к дому, как резкий звук автомобильного клаксона заставил тебя обернуться. Ты увидел отца, энергично машущего тебе левой рукой из открытого окна «ауди». Ты не спросил себя, что он здесь делает, а просто приблизился и собирался уже сесть в машину, когда почувствовал, как сердце проваливается куда-то в тартарары. В машине сидели мама и Сельваджа.

Ты овладел собой, спокойно открыл заднюю дверцу и пристроил сумку для бассейна на сиденье между собой и твоей восемнадцатилетней мечтой, создав должный барьер. Родители сразу же забросали тебя вопросами о тренировках, особенно мама. Похоже, она хотела быть в курсе всех твоих дел, даже самых незначительных.

Но Сельваджа… Она даже толком не поздоровалась, просто едва кивнула. Во всяком случае она ни о чем не спрашивала, и ты не мог понять, следила ли она за твоими ответами или думала о своем. Это, будем говорить начистоту хотя бы между нами, тебя здорово задело.

Ты старался унять боль в груди и, когда «ауди» выехала на загородную трассу, даже не спросил отца, куда, собственно, вы направлялись. Ты наблюдал за сестрой, а она была слишком поглощена дорогой и жадно впитывала прелести незнакомых ей пейзажей, пробегавших мимо в лучах закатного солнца. Впрочем, на какое-то мгновение тебе показалось, что она смотрела на тебя, Джованни Жалобу, или лучше Джованни Смертельно Раненного, на твое отражение в окне, хотя ты не был в этом уверен.

Ты смутился и, отвернувшись к своему окну, стал смотреть вдаль невидящим взглядом.

— Ребята, вы нам так и не рассказали, как прошел ваш вечер шоппинга! — вдруг встрепенулась мама, высвобождая такой поток энергии, какого хватило бы, чтобы долететь до Марса, и повернулась к вам. В тот момент вы оба смотрели в разные стороны, скрестив руки на груди.

— Но это было две недели назад, мама! — Сельваджа испепелила ее красноречивым взглядом.

Видя нежелание твоей сестры продолжать разговор, мама обратилась к тебе:

— Ну что-то же вы делали в тот вечер? Джованни, что ты молчишь?

— А что говорить? — ответил ты. — Прошвырнулись по магазинам и купили кое-что по мелочи. Кажется, Сельваджа обновила немного свой гардероб.

Тут ты посмотрел на восемнадцатилетнюю богиню, в надежде получить ее одобрение, но, как это ни больно признать, одобрения не последовало. Напротив, она и тебя испепелила взглядом, прежде чем отвернуться, еле сдерживая презрение, и ты окончательно пал духом.

Внутри тебя будто что-то оборвалось, ты замкнулся и замолчал. Похоже, мама это заметила, но ничего не сказала. Отец тоже молча наблюдал за всей сценой в зеркало заднего вида, как в камеру слежения, только без пленки.

11

В машине повисло напряженное молчание, но, к счастью, через минуту вы подъехали к ресторану, одному из лучших в этих краях. Ты даже не подозревал, что твои родители хотели организовать семейную вечеринку, но не стал протестовать. В конце концов ты чувствовал, что сможешь осилить праздничный ужин, хотя и был немного уставшим и весьма не в настроении, как можно было догадаться.

Как только отец справился с парковкой, Сельваджа вышла, не сказав ни слова, и, никого не дожидаясь, направилась прямиком в ресторан, оставив вас троих в легком недоумении. Отец почти сразу же последовал за ней, и вы с мамой оказались одни. Ты хотел спрятать сумку со всеми причиндалами для бассейна в багажник, и она вызвалась подождать тебя. Пока ты боролся со слишком объемной сумкой, погруженный в свои мысли, мама завела с тобой разговор.

— Ты должен простить ее, — сказала она тихо. — Сегодня она слишком раздражительна.

— Я это заметил, — ответил ты с сарказмом.

Ты чувствовал себя униженным, и это ощущение тебя крайне раздражало. Ты так много думал о ней, ты молился, чтобы увидеть ее снова, а она лишь мельком кивнула тебе с каменным лицом. Между тем, когда ей было что-то нужно от тебя, она сразу становилась покладистой: «Джон-Джонни!»

Ты закрыл багажник с плохо скрываемой досадой и пошел к ресторану вместе с мамой, которая еле поспевала рядом.

— Она не имеет ничего против тебя, — объясняла мама. — Когда она злится, то почти всегда по моей вине. А сейчас она злится, потому что с этим переездом будет видеться со своими друзьями очень редко. Ты же знаешь, как это у нас, у женщин, бывает.

— Да знаю, знаю, — отрезал ты.

Ты слишком хорошо знал, какими непредсказуемыми бывают женщины, но Сельваджа была той, которую ты хотел понять!

А она не была просто женщиной, она была своего рода колдуньей Морганой.

Отец заказал столик у окна. Вы сели. Родители расположились напротив друг друга, а ты напротив Сельваджи. Она начала молча изучать меню. Если бы в тот момент она послала тебя к черту, это расстроило бы тебя меньше, чем ее равнодушие.

Потом ты сделал свой выбор блюд и довольно долго слушал разговор родителей. Они перескакивали с одной темы на другую, так что в конце концов у тебя закружилась голова. Они больше казались старыми добрыми друзьями, чем бывшими супругами с парой эксцентричных отпрысков на иждивении, которые один день обожали друг друга, а на другой — терпеть не могли.

За ужином ты упорно молчал, если только тебя не спрашивали о чем-то. А вопросы по большей части были обыденными: об успехах в спорте, в школе, о друзьях. Потом разговор перешел на более серьезную тему — смертная казнь в Китае, но ты предложил поговорить о чем-нибудь более легком, поскольку обсуждение смертной казни казалось тебе не совсем уместным над дымящимся блюдом отменной домашней лапши с цикорием. И тогда разговор принял неожиданный оборот.