Елена Квашнина - Работа над ошибками (СИ)

— Привыкай, Ванечка, — ехидно посоветовала я. — Он еще долго любопытничать будет. Пока не освоится. А сегодня раньше часа нам вообще нет резона укладываться.

— Интересно, — задумался вслух Иван, — как же мы тогда высыпаться будем?

— А никак, — улыбнулась я. — Наш сын считает, что у родителей личной жизни быть не должно.

— Придется лечить пацана, — прищурился Иван. — А пока давай поговорим о чем-нибудь.

Мы тихо беседовали. Ждали, когда Димка заснет. И все было замечательно. Все было отлично. До тех пор, пока у Ивана не родилась идея после того, как распишемся, устроить себе небольшое свадебное путешествие. Дня на три-четыре.

Распишемся? Иван сказал об этом просто, словно регистрация в ЗАГС-е сама собой разумелась. Я так не считала. Мне моя свобода была дорога. Торопиться некуда. Надо попробовать ужиться вместе. Раньше мы больше двух дней рядом не выдерживали, ссорились. И причем, ссорились смертельно. Иван это забыл? Я — нет. Ладно, бог с ними, с ссорами. Я-то их переживу как-нибудь. Не в первый раз. А вот Димка? Нет, никакого ЗАГС-а. Да и не хочу больше себя связывать. Слишком привыкла быть сама себе хозяйкой. А если родится ребенок? Не родится. Уж я об этом позабочусь. Сейчас с этим проще пареной репы. Мало ли, что Иван хочет. Зато я не хочу.

Он, видите ли, теперь возжелал дочку. Не видел, как растет Димка. На руках не носил. Получил взрослого парня. Еще несколько лет и сын — отрезанный ломоть. Женится и уйдет к жене. Теперь это модно. Мы-то пока молодые. Не очень, конечно. Но все-таки… Надо дочку. Девочки от родителей никуда не уходят. Я? Ну, я — исключение.

Ивану надоело со мной препираться. Распишемся и девочку родим. Точка.

Ну, нет! Не согласна. Я смотрела на Ивана, потихоньку закипая. Рожать мне, не ему. А это значит, пройти через второе кесарево сечение. Пеленки и все прочее тоже мне. И потом… Это он сейчас так меня улещает. А подойдет случай и после какой-нибудь добротной ссоры он возьмет да исчезнет на много лет. И я останусь с двумя детьми на руках? Это при нынешних условиях, когда и одного ребенка поднять крайне трудно? Второго Широкова с эдаким завидным приданым не подцепишь. Впрочем, с меня и одного Генаши за глаза хватило.

Вот тут-то Иван и завелся по-настоящему. Наверное, упоминание о Генаше подействовало на него, как на быка красная тряпка. Он заговорил медленно, со спокойными, будничными интонациями. По его мнению, никто не гнал меня тогда к Широкову. Он до сих пор не понимает, почему я не пришла к нему, к Ивану, и не сказала честно, что жду ребенка. Да? А что он мне заявил, когда мы шли из оврага? И я процитировала дословно, так как никогда не забывала тех его слов:

— Если женщина начинает шантажировать ребенком, от нее надо бежать, как черт от ладана.

Иван возмутился. Нашла, что вспомнить! Он-то о Горячевой говорил. Не обо мне. И что жениться не хотел, тоже чепуха. Ну, мало ли, что он там болтал? Да он готов был бежать расписываться впереди паровоза. Только ведь еще существовал драгоценный папочка, которого я боялась, как огня. Сначала бы согласилась выйти за Ивана, а потом бы испугалась папочки и передумала. Иван возмущенно махнул в раздражении рукой, не давая мне встрять. Он до сих пор уверен, что папочку я очень любила, а его, Ивана, не очень. Месяцами могла в его сторону не смотреть.

Мне стало обидно. Я не смотрела? Да я только его одного и видела. Никого больше.

Иван был не согласен. Что-то не замечал такого. Даже моя лучшая подруга не замечала. От которой я, кстати, многое скрывала. Он был потрясен, когда узнал от Никиты, что я из дома ушла. И то, наверное, потому что надоело папочкин диктат выносить. Он криво усмехнулся. И эта его усмешечка задела меня больше всего.

— Папочкин диктат? — взорвалась я. — Да он меня на улицу выгнал, в чем была, когда узнал, что ребенок от тебя и аборт я не собираюсь делать.

А дальше ссора покатилась, как снежный ком с горы. Иван непримиримо заявил, что вот тогда мне и надо было к нему идти, а не к Широкову. Он бы с ума сошел от счастья. А я к Широкову помчалась. От того, что не верила Ивану и не любила его.

От таких его слов я просто в фурию превратилась. Не любила? Да это Иван меня не любил. Генка, например, знал, что ребенок Ивана, и все равно принял его за своего сына. А вот мой Ванечка драгоценный на такое не решился. Ни тогда, перед свадьбой, ни позже. Сказал бы он мне: «Брось все и иди за мной. Твой ребенок — мой ребенок». И бросила бы. И пошла бы за Иваном хоть на край света, хоть босиком по снегу. Так ведь не сказал же? Ревностью исходил? Вранье это все. Просто не любил по-настоящему.

Иван оскорбился. Встал из-за стола. Сунул руки в карманы брюк. Сказал спокойным, будничным тоном:

— Я всегда тебя любил. Всю жизнь. Как умел, так и любил. В 91-м встретил тебя у «Белого дома». Ты меня и не заметила. Мимо прошла. Выглядывала кого-то. А я тебя потом искал, как проклятый. Домой вернулся, места себе не находил. Через неделю сказал жене: «Давай разводиться. Не могу. Другую люблю.» Развелся. В Москву перебрался, два года квартиру снимал. Все решиться не мог на глаза тебе показаться. Решился наконец. На свою голову… В общем, так. Я сейчас жить к сестре пойду. Ты все обдумай хорошенько. И если действительно любишь — пойдешь со мной в ЗАГС. Нет — значит нет. Значит, нечего мне больше в Москве делать.

Он закончил свой километровый монолог, обошел меня и направился в прихожую. Оделся. Ушел, громко хлопнув дверью. На шум выскочил Димка. Совершенно сонный, ничего не понимающий.

— Ма! Что случилось? Кто так дверью грохнул?

— Отец.

— Зачем?

— Ни за чем.

— А где он?

— Ушел.

— Куда?

— Назад. К тете Лиде, — ответила я и заревела. И рыдала долго, захлебываясь, размазывая слезы по лицу.

Начиналась последняя неделя моего отпуска. Почему-то отпуск всегда пролетал слишком быстро. Я и отдохнуть как следует не успевала. Только начнешь в себя приходить, а уже на работу пора.

Обычно мы отдыхали в Вербилках. Саня и Лидуся не могли заниматься своими шестью сотками по-человечески. Наезжали только в выходные дни. Вот и получалось, что каждое лето огородничали мы с Димкой и бабушкой. Как правило, сидели на даче до последнего. Но в этот раз вернулись в Москву на целую неделю раньше. Что нас так потянуло домой? Непонятно. Вообще-то бабушка прихварывала. Не мешало находиться поближе к врачам. Да и погода испортилась, пошли дожди. Вот мы и вернулись.

В воскресенье разбирали вещи, мылись, смотрели телевизор. И, соответственно, спать легли очень поздно. А в понедельник рано утром раздался телефонный звонок. Мне не хотелось вставать. Я пыталась уговорить себя, мол, ничего не слышу. Но телефон все трезвонил. Еще бабушка с Димкой проснутся! Делать нечего. Который теперь час? Семь? Восемь? Еле продрала глаза, побрела к телефону.