Елена Белкина - От любви до ненависти

В этот-то день я и стала женщиной, и так стала, что соседи, наверное, не раз порывались милицию вызвать, чтобы упредить убийство, но их останавливало то, что убиваемая после диких криков вдруг начинает дико хохотать, да и убийца что-то слишком уж мучается, стонет, бедняга. Впрочем, сказал потом Илья, в этом старом доме стены толстые и звуконепроницаемые. Уже легче.

С этого дня все и началось и горело ровным пламенем восемь лет.

Ну, чуть меньше.

Я читала где-то, что бывают случаи, когда между мужчиной и женщиной возникает что-то вроде наркотической зависимости. То есть не просто регулярное взаимное удовольствие, не просто утоление телесного голода, а такие отношения, когда после перерыва более чем в пять дней начинается что-то вроде наркотической ломки. Кружится голова, холодеют и покрываются влагой ладони, ни о чем не можешь ясно думать, на душе муторно: нужна «доза»!

Я призналась ему в этом, он с удивлением признался в том же. Мы были счастливы в этот момент.

Но я все-таки замужем, а у него вечно мама дома, возникли типичные российские жилищные проблемы.

Когда было невтерпеж, мы могли остаться вечером в редакции, в отвратительных условиях, или он, получив права и начав водить редакционную машину, увозил меня в пригородный лес. Мы встречались на квартирах приятелей, подруг, людей знакомых, полузнакомых и вовсе незнакомых, а однажды он привел меня к какой-то женщине, о чем-то с ней говорил (я стояла в прихожей), вышел с мрачным лицом, в подъезде я спросила:

— Кто это?

— Бывшая, ну, сама понимаешь… Бывшая жена.

— И ты что, хотел попросить ее уйти на время?

— Да.

Я остолбенела.

— Ты совсем рехнулся?

— Совсем. Мне доза нужна.

(Это был уже наш принятый с ним язык.)

Он посмотрел наверх, я поняла его. Мы поднялись, увидели лестницу на чердак, люк. Он попробовал рукой, люк открылся. И мы полезли туда: серьезная, почти тридцатилетняя женщина и серьезный тридцатипятилетний мужчина, она — ответственный секретарь, он — редактор уважаемой газеты.

Опилки, ящики, дохлые и живые кошки…

И это еще не самое экзотичное из наших приключений.

Но «получить дозу» как таковую нам было мало, это лишь дразнило. Поэтому все-таки время от времени мы находили время и место, где могли истерзать друг друга до изнеможения…

Когда Илья в результате возникшего конфликта с коллективом (это долгая и лишняя тут история) ушел в другую газету, я перешла за ним.

Так мы сменили вместе еще две газеты, пока его не сделали редактором местного приложения весьма авторитетной и многотиражной центральной газеты. А я стала, естественно, ответственным секретарем. Штат небольшой, помещение — обычная трехкомнатная квартира. О наших отношениях все знают, да мы и не таимся.

И оказалось вдруг, что в этих условиях у нас появилась чуть ли не ежедневная возможность для нормальных (то есть не менее полутора часов) свиданий: и диван широчайший куплен (для посетителей как бы), и в сейфе у Ильи всегда чистое постельное белье… И мы так отыгрывались за «годы недоедания» (это его слова), что за месяц оба похудели и с лица спали.

Потом поуспокоились. Когда наркотик всегда под рукой, желание слегка пригасает. Но только слегка. А в общем все оставалось по-прежнему.

Так мне казалось.

Как у всякой настоящей стервы, у меня нет подруг.

Но друг у меня был: пожилой невропатолог Штыро Яков Яковлевич, у которого я лечилась.

Да, лечилась и лечусь (но теперь уже не у него), потому что ведь напророчила себе ту самую дистонию, которая моего отца действительно гложет всю жизнь (при этом он жив-здоров, слава богу, как и мама, и оба еще довольно бодры). А дистония эта оказалась болезнью именно невропатологической. Я и травки-отвары пробовала, и таблетки, и массажи, и бассейн, и дозированные физические нагрузки, все равно временами бывали приступы: сердцебиение, слабость, страхи непонятные… Даже такое мощное лекарство, как Илья, не всегда помогало. Но вот беседы со стареньким Штыро, выяснилось, действуют на меня благотворнее всего.

— В сущности, вам нужен психотерапевт, психоаналитик, — сказал он мне. — Или просто человек, подпитывающий вас своей аурой.

— Вы меня подпитываете, — сказала я. — Я пью вашу кровь.

— На здоровье! — воскликнул он.

Я злостно пользовалась его добротой, зная, что ему самому нужны эти встречи: старичок влюбился в меня элегической закатной любовью. Я для него стала тоже наркотиком. Или, выразимся легче, транквилизатором. И привыкание, медицинским языком говоря, наступило быстро.

Он-то и был для меня подругой, я рассказывала ему почти все. Штыро слушал с глубочайшей заинтересованностью. Однажды спросил:

— А почему бы вам не пожениться?

— Нам это не нужно. Я не брошу мужа, он чудесный человек. А Илья просто не создан для семейной жизни.

— Не знаю… Мне кажется, при ваших отношениях это так естественно. Вы не обманываете себя?

— Иногда кажется — обманываю. Но я реалистка. Да, может, мне хватило бы подлости все-таки бросить мужа. И Илья примет меня. Но вряд ли он сумеет принять моего сына.

— Сын уже почти взрослый!

— Тем не менее.

— И вас не мучит эта вечная неопределенность? Быть, в сущности, женой двух мужчин?

— Иногда кажется, что мучит. И другим, наверное, кажется. Но потом я понимаю, что нет никакой неопределенности. То есть, как бы сказать… Определенность неопределенности! Вот как. К этому привыкаешь.

— Что ж, дай вам бог, — ласково глядел на меня Яков Яковлевич. — Только, поймите меня правильно, я ведь вас знаю… Говорю просто на всякий случай.

— Я слушаю.

— На всякий случай: будьте готовы, что все может кончиться. То есть у вас, я вижу, не кончится никогда. А у него может. Важно заранее это почувствовать, психологически подготовить себя. Не дожидаться мучительных уловок и объяснений с его стороны, набраться мужества и прекратить первой. Для женщин это очень важно. Хотя именно этого они и не умеют.

— Не беспокойтесь, когда что-то начнется, я почувствую. И сумею.

И я почувствовала.

А вот насчет суметь…

Вроде ничего не произошло.

Правда, у Ильи появилось странное увлечение: мотоцикл. В соседнем дворе возникла мастерская так называемых байкеров. Илья даже написал о них и один раз прокатился с ними по ночному шоссе в качестве пассажира.

И зажегся, выволок из сарая старый отцовский мотоцикл, байкеры переделали его в черное рычащее чудище. Илья купил черную кожаную куртку, отпустил волосы, стал ездить с байкерами, чаще — в одиночку. Мотоцикл был одноместный, но он мог сделать его и двухместным, если бы я согласилась хоть раз прокатиться с ним. Но я не соглашалась. Во-первых, как ни странно, будучи бабой не робкого десятка, я боюсь этих монстров: сидишь, ничем не защищенная, скорость чувствуется совсем не так, как в машине (это я и по отцовскому «Уралу» с коляской помню). Во-вторых, мне казалось, что я буду ревновать его к металлическому коню и уже поэтому не получу от поездки никакого удовольствия.