Алекс Д. - Целого Мира Мало

— Играй, маленькая моя. Играй. — настойчивый шепот сливается с нервными звуками, издаваемыми музыкальным инструментом. Судорожный вздох, и дрожащие пальцы продолжают откровенно бездарную попытку исполнения моей любимой мелодии. Одной рукой держу в плену ее лицо, а другой начинаю расстегивать пуговки на блузке. Она в панике или близка к ней. Мне безразлично. Я одержим.

Когда дохожу до последней пуговицы, Динара замирает. Последний резкий стон клавиш, и она хватается за мою руку. Но не отталкивает ее, нет, просто держит, не позволяя ей двигаться дальше.

— Не нужно, прошу тебя. — глухо шепчет ее голос. Нежный и жалобный, полный отчаянья. Я готов рассмеяться над ее жалкой попыткой сопротивления. Губы касаются ее шеи в том месте, где еще краснеют следы от моих нетерпеливых пальцев. Отвожу ее руки за спину, лаская языком пульсирующую вену под моими горячими губами. Всего несколько секунд на смирение, на понимание, признание неотвратимости. Я беспощаден, ангелочек. Сегодня ты не убежишь от меня, и даже крылья не помогут. С грохотом захлопываю крышку пианино и рывком разворачиваю беспомощную жертву к себе лицом. В затуманенных влажных глазах — испуг и недоумение. Губы дрожат, силясь что-то сказать, остановить меня. Я не отвожу взгляд, поглощая ее волю, упиваясь страхом, посылая весь шквал охватившего меня безумия. У нее нет ни одного шанса выиграть в этой битве.

— Влад…. - не вопрос, не мольба, а просто мое имя, нерешительно сорвавшееся с губ.

Я наматываю на кулаки распахнутые полы ее блузки, резким движением притягивая девушку к себе, и срываю испорченную грубым отношением одежду с белых красивых плеч. Слышится треск материи, и беспомощный всхлип Дины. Она смотрит на меня глазами пойманной птички, пока я уверенно освобождаю от многочисленных шпилек ее волосы. Заколки сыплются на пол, и водопад темно-каштановых волос медленно расползается шелковистой волной по хрупких плечам. Я зарываюсь в золотое руно руками всего на мгновение, чтобы почувствовать их мягкую тяжесть, и вдохнуть неуловимый свежий аромат.

— Не нужно бояться, малышка. — пытаюсь успокоить застывшую в ужасе девушку. Я наклоняясь к ее губам, чувствуя себя огромным коршуном, кружащим над беззащитной добычей. Целую приоткрывшиеся в немом возгласе возмущения губы, и все слова тонут в яростном собственническом поцелуе. Пальцами ласкаю выступающие ключицы, наслаждаясь ее покорностью и безмолвием. Какая же она маленькая, просто крошечная, проносится в моей голове. На миг во мне просыпается запоздалое сомнение, и нечто еще, подозрительно напоминающее жалость, но тонет в потоке сладострастия, когда робким движением ее руки ложатся на мои плечи. Я отрываюсь от ее губ, чтобы посмотреть в глаза, и вижу в них неуверенное пугливое согласие. Это выше моего понимания, и меня уносит, сбивает с ног безумная жажда полного обладания. Я позволяю ей лишь один вздох, а потом набрасываюсь, как алчный хищник на попавшуюся в лапы жертву. Я готов разорвать ее зубами, пальцами и губами, но краем сознания пытаюсь удержать ситуацию на контроле. Страдает только ее одежда. Юбка, белье, чулки — все летит в сторону, безнадежно испорченное сексуально-озабоченным маньяком. Мой туманный взгляд пирующего триумфатора выхватывает из творящегося в гостиной беспредела, лишь один единственный кадр, чтобы навсегда сохранить его в своей памяти, как бесценный момент ее полной капитуляции. Совершенно обнаженная девушка с пылающим лицом и рассыпавшимися по стыдливо прикрытым руками плечам сверкающими в лучах искусственного света волосами., восседающая на закрытом пианино. Картинка из эротических фантазий пятнадцатилетнего юнца, впервые посмотревшего «Красотку» с Гиром и Робертс. О да, я помню. Незабываемая сцена на пианино. Мог ли я подумать, что, после всего койко-экстрима, что был в моей жизни, именно эпизод с пианино вызовет абсолютный сбой остатков самообладания. Полный и безоговорочный сбой программы обольщения и тактики ведения боя. Годы тренировок полетели к черту. Может быть, я впервые был собой. Я не играл на предоставленном в мое распоряжение теле, как мастер виртуоз на хорошо изученном инструменте. Не изводил ее искусными, доведенными до совершенства ласками, хотя все это она, несомненно, заслужила. Я любил ее так, словно она была первой…. И для меня действительно все было впервые. Ее нежные губы, наверно, сотню раз прошептали: «не надо», в то время, как ласковые нежные руки с тем же неумолимым любопытством изучали мое тело. Эти же губы не меньшее количество в забытьи шептали мое имя, хрипло, надрывно, умоляюще.

Я не помню, как мы доползли до пушистого ковра возле дивана, и сколько времени провели там в бесконечных, неутомимых попытках довести друг друга до полного изнеможения. Но я помню, как она кончает. Плотно зажмурив глаза, и прикусив губы, содрогаясь всем телом, и невольно передавая эстафету мне. Я всегда следую за ней. Несколько секунд разделяют общий триумф плоти. Теперь я знаю, что такое полный экстаз, от которого срывает крышу, и немеют пальцы ног. И никогда не бывает достаточно. Игорь был не прав, совершенно не прав. Не все женщины одинаковы. Та, которую ты любишь не только телом, но и сердцем, она одна. И только с ней возможен накал чувств и страстей, способный растопить льды в Антарктиде.

Но, все, что говорят о рыжих — чистая правда. Врожденная чувственность моего маленького павшего ангелочка с лихвой искупает недостаток опыта. Я представил, сколько еще прекрасных минут она подарит мне, когда я научу ее всему, что умею сам. А пока я упиваюсь безыскусными, но горячими ласками бесконечно обожаемой женщины, ее стыдливыми, отчаянными стонами, и смущенно опущенными ресницами в момент наивысшего наслаждения. Ее робость сводит меня с ума (кто бы мог подумать!), а такое трогательное выражение нежности в глубоких, как море, голубых глазах заставляет желать снова и снова. Словно я мальчишка, впервые дорвавшийся до женщины.

Она сдается первой и молит о пощаде, когда я вновь впиваюсь в искусанные в безумном порыве солоноватые губы. И я отпускаю ее, повинуясь выражению предостерегающих затуманенных глаз.

Целую вечность мы лежим рядом и молчим, пытаясь восстановить дыхание и утраченные силы. Сам воздух в комнате пропитан нашей страстью. И я с наслаждением и усталостью вдыхаю его. Поворачиваюсь и смотрю на ее лицо, спрятанное влажными прядями волос. Сейчас в сумраке ночи они кажутся черными (не помню, кто из нас выключил свет). Дина лежит на животе, дыхание почти выровнялось, правая рука покоиться на моей груди. Сердце на мгновение замирает, и я чувствую привычную боль. А потом она уходит, оставляя лишь безграничное счастье и умиротворение.