Фэй Уэлдон - Судьбы человеческие

Энджи вышла из галереи гневно-оскорбленная, на ходу зацепившись своим шикарным красным бантом за ручку двери — и тем самым совершенно испортив впечатление от своего ухода. В гневе она оторвала бант вместе с куском ткани платья, бросив на ветер 121 фунт стерлингов, потраченных на ткань, и 33 фунта, истраченных на пошив; но Энджи ли было горевать об этом? У нее был персональный доход в 25 тысяч фунтов ежегодно (цены 1966 года); и это не считая капитала, оборота средств и процентов по вкладам и прочего, не говоря уж о ее доле в Леонардос и ожидания скорой смерти отца. Шесть золотых приисков, вместе с рабочими! Но какой толк от этого богатства, если все, что нужно было в тот момент Энджи — был Клиффорд?!

Она считала свою жизнь законченной трагедией — и недоумевала, кого бы обвинить в ней.

Она заставила открыть ей престижный и шикарный офис сэра Лэрри Пэтта, чтобы немедленно позвонить отцу в Южную Африку. Таким образом, даже Сэм Уэлбрук, на другом конце света, был втянут в историю, случившуюся от беспрецедентного поведения Клиффорда и Хелен. Звук отчаянных рыданий его дочери донесся к нему через континенты и моря. (Все это произошло еще до изобретения спутниковой связи; но слезы есть слезы, и они были слышны через помехи несовершенной связи).

— Ты погубил меня! — рыдала Энджи. — Твое богатство украло у меня счастье! Я никому не нужна. Меня никто не любит. Папа, почему?!

Сэм Уэлбрук сидел под палящим солнцем в своем цветущем субтропическом саду; он был богат, властен над сотнями людей; у него в постели перебывало великое множество женщин всех рас и цветов; он был бы счастлив — если бы у него не было дочери. Отцовство может иногда превратиться в пытку; даже для миллионера.

«Любовь нельзя купить», — пели когда-то «Битлз», как раз в то время, о котором я рассказываю. Но они были лишь отчасти правы. Опыт человечества доказывает, что лишь женщинам не удается купить любовь за деньги; мужчинам это вполне под силу. Как несправедлив мир!

— Это все ты виноват, — продолжала Энджи, не давая отцу ответить ни слова, ни слова из того, что он мог ответить ей: что ее невозможно любить, потому что невозможно, она просто такой родилась.

— Ну, ну… — беспомощно попытался утихомирить дочь Сэм, и чернокожий дворецкий Тоби наполнил вновь его бокал. — Что там новенького?

— Я расскажу тебе, что новенького, — злобно начала Энджи. Она быстро собралась с мыслями, как и всегда, когда дело касалось денег. — Леонардос покатился под гору, и нам нужно как можно быстрее изъять свою долю.

— Кто тебя оскорбил?

— О, это не личное. Просто я знаю, что сэр Лэрри Пэтт — старый дурак, а Клиффорд Уэксфорд — жулик, который ни черта не смыслит в искусстве…

— А что?..

— Подожди, папа. Оставь эти вопросы для моего решения. Ты профан и провинциал для них. Дело в том, что они вдвоем истратили на дурацкое шоу миллионы. Сейчас никого не завлечешь картинками, на которых тысячи людских душ гибнут в аду: старые мастера не модны. Есть множество новых. И если Леонардос занимается искусством, то нужно продвигать модернистов, а не выставлять грешников в аду или Высший Суд. Кому это теперь нужно?

— Клиффорду Уэксфорду, — ответил безошибочно Сэм Уэлбрук. У него было безупречное чутье. Он не тратил даром свои деньги.

— Делай, как я тебе сказала! — завопила Энджи. — Ты что, хочешь погубить свое состояние?!

Энджи ни мало не волновалась за истекшее время и оплату звонка. Это был телефон галереи Леонардос. У нее не было ни малейшего желания оплачивать счет за переговоры. И здесь мы на время оставим Энджи, упомянув лишь о том, что она отказалась платить за пользование гардеробом на основании того, что ее норковое манто было дурно повешено, отчего на плечах остались вмятины. И не важно, что никому, кроме нее самой, эти вмятины видны не были: она не просто была богачкой, она желала оставаться богатой во всех смыслах.

Более всего был расстроен поведением Клиффорда сэр Лэрри Пэтт: ассистент оставил его одного с рядом крайне важных персон за обедом в «Савойе», и сэру Лэрри пришлось самолично кормить и поить эту свору.

— Самонадеянный щенок, — проговорил в адрес Клиффорда сэр Лэрри Пэтт Марку Чиверсу, своему бывшему однокашнику.

— Но, кажется, шоу удалось, и отзывы будут благоприятные, — ответил Чиверс, человек с хитрыми серыми глазками на багровом лице и козлиной бородой, — благодаря, впрочем, как Босху, так и шампанскому с коктейлями. Поэтому, я думаю, следует простить ему эту шалость. Клиффорд Уэксфорд понимает толк во вкусах публики и знает как ими манипулировать. Мы же не понимаем этого, Лэрри, мы — джентльмены. Он — нет. Поэтому мы нуждаемся в нем.

У Лэрри Пэтта было розовое, ангелоподобное лицо человека, который всю жизнь боролся за общественное благо, волшебным образом совпавшее с его собственным.

— Кажется, вы правы, Марк, — вздохнул сэр Лэрри Пэтт, — хотя мне остается лишь сожалеть о том, что вы правы.

Леди Ровена Пэтт также была разочарована. Она желала за обедом встретиться взглядом своих притворно-застенчивых карих глаз с яркими голубыми глазами Клиффорда. Леди Ровена была пятнадцатью годами моложе своего мужа, но носила на лице родственно-благообразное выражение, хотя лицо, конечно, было гораздо менее изборождено морщинами. Ровена была магистром искусств и писала исследования по византийской архитектуре. Частенько, пока сэр Лэрри полагал, что она работает в музейной библиотеке, Ровена проводила время в постели одного из коллег мужа. Сэр Лэрри, как весьма многие из его поколения, полагал также, что секс — дело сугубо ночное, поэтому не имел ровно никаких подозрений относительно дневных похождений жены. Жизнь коротка, думала леди Ровена, эта маленькая, темненькая, хитренькая особа с тонкой талией, а сэр Лэрри мил, но скучен. Поэтому она была не менее разочарована и раздосадована исчезновением Клиффорда об руку с Хелен, чем Энджи.

Ее интрижка с Клиффордом была вот уже пять лет как закончена, однако это ничего не значило: ни одна женщина средних лет не сможет простить юности столь легкой победы и не сможет смириться с той несправедливостью, что внешность и юность ценятся более, чем ум, стильность, опыт и лоск. Она предоставляла Клиффорду право эскортировать куда угодно Энджи: то был денежный мотив, и никто в этом бы не усомнился. К тому же, денежные причины повсеместно уважаемы приличными людьми. Но Хелен, эта дочь безвестного художника! Это уж слишком.

Ровена подняла свои карие глаза на тучного герра Бозера, который знал о Босхе более, чем кто-либо на свете, — за исключением Клиффорда Уэксфорда, — и сказала:

— Герр Бозер, я надеюсь, вы сядете за обедом со мною. Я желаю узнать о вас побольше!