Фэй Уэлдон - Судьбы человеческие

— Тебе мешает Барбара, так? — спросил он, с той особой остротой интуиции, которая характеризовала его новую сущность. — И это совершенно понятно: если ты берешь меня, то ты должна будешь забрать и ее. У нее есть только я один в целом мире. Но, по крайней мере, приезжай и встреться с нею.

Хелен приехала, и впервые за все время увидев Барбару въяве, бледную и грустную, одетую в старомодное, тесное, скучное платьице, в которые обычно наряжают детей лишь высококвалифицированные престарелые няни, и, несмотря на это, хорошенькую, — исполнилась такой жалостью к ребенку, что раз и навсегда избавилась от своей ненависти и злобы. Она увидела, что Барбара — вовсе не след от ушедшей Энджи, а главное действующее лицо в ее собственной драме. Не была Барбара и «заменой» погибшей дочери для самого Клиффорда, чего она боялась: ведь приняв Барбару, как полагала Хелен, она окончательно забудет Нелл.

Читатель, все в этой жизни должно прийти к счастливому концу. Счастье способно даже воскресить мертвого.

Это все наши угрызения, сожаления, страхи, ненависть и зависть — все это делает нас несчастными, что порою незаметно для нас самих. Тем не менее, все это сидит в нас самих, в нашей голове — и мы в силах отбросить это, если пожелаем.

Хелен простила Барбару — и тем самым простила саму себя.

— Да, Клиффорд, — сказала Хелен, — на счастье или на беду, но я опять выйду за тебя замуж.

— Бедняга Энджи, — наконец-то сказал Клиффорд, — ведь все это случилось, главным образом, из-за меня. В любом случае я виноват, и мне есть чего стыдиться.

Он готов был это признать, потому что был счастлив, и был счастлив оттого, что смог признать это. Две стороны одной медали.

В канун Рождества на взлетной полосе в Хитроу стоял частный самолет, готовый к вылету. Дело было лишь за тем, чтобы объявили, что полоса расчищена от снега.

Хелен и Клиффорд сидели в салоне и держались за руки. Барбара расположилась от них через проход; она протянула ручку, чтобы ухватиться за другую руку Хелен. Она нашла в ней мать, и в то же время могла не расставаться с няней. Ее суровое личико было теперь светлее и радостнее. Юная Нелл Килдар сидела сзади, и ее черные стриженые волосы были вызывающе зачесаны назад и вверх. Она была теперь ведущей моделью «Дома Лэлли».

Они летели в Нью-Йорк, на Рождество в Манхэттене, на открытие выставки «Мода как искусство» в большой новой галерее, выходящей окнами на центральный парк.

Нелл боялась самолета. На счастье у нее, как всегда, висел на шее оловянный медвежонок.

Эдвард, Макс и Маркус были за неделю до этого отосланы в Диснейленд и должны были присоединиться к Хелен и Клиффорду позднее. В Диснейленде они находились на попечении двух стоических нянь Это была целиком идея Нелл.

Хелен была утомлена энергией и шумом, исходящими от мальчиков, и заслуживала, по мнению Нелл, отдыха. Клиффорд, насколько это видела Нелл, был не настолько стоиком в отношении мальчишек, как Хелен. Он кого-то напоминал Нелл, но она не могла вспомнить кого. Она смущалась в его присутствии, а это было незнакомое ей чувство. Все это удивляло ее, и она старалась держаться от Клиффорда подальше. Нелл чаще стала напоминать себе, что она просто служащая в фирме, а отнюдь не член семьи. Ей нельзя было привязываться к семье. Вспомните, читатель, о печальном опыте Нелл: люди, которых она любила, внезапно умирали либо исчезали; хорошие времена сменялись для нее ужасными. Более того, ей казалось, что в том есть ее вина. То, что она любила, уничтожалось либо огнем, либо другой стихией. Она стала очень осторожна!

Барбару спросили, не желает ли она поехать вместе с мальчиками в Диснейленд.

— Нет, нет! — закричала девочка, уткнувшись головой в живот Нелл. — Они такие грубые! Я не хочу с ними! — Барбара только-только начала кое-что делать сама, и все были довольны результатами воспитания.

Джон Лэлли также был в самолете, и вместе с Мэрджори. Ведь он был ведущим художником Леонардос, а в те дни художнику нужно было быть на виду (невозможно болев прятаться в полях, рисуя подсолнухи).

На Мэрджори была самодельная шаль: она сшила ее из квадратиков собственными руками. Некоторые из были вырезаны из старого голубого костюма, что носила по торжественным случаям мать Хелен, Эвелин: она не смела потратить деньги на новый наряд до самой смерти. Вам и мне известна вся эта печальная история, читатель. Но никто этого не заметил — даже сама Хелен.

Маленький Джулиан остался на попечении Синтии. Они переехали из своей квартиры и теперь проживали в маленьком домике в Хемпштеде, где малышу всегда были рады.

О, Синтия изменилась тоже!

Она была так рада за Клиффорда, так горда им за тот злополучный день суда в Нью-Йорке. Ее родня сблизилась с ней, да и она не могла более выдерживать долговременной вражды по отношению к ним. Теперь Отто, когда-то невзрачный рабочий-строитель в Копенгагене, стал богатым, уважаемым и почитаемым человеком, вновь неровней им, только с другой уже позиции. Трудные времена изменили его в выгодную сторону. Как приятно вглядываться на свою жизнь — и знать, что ты прожил ее достойно.

Хелен, между прочим, была одета в костюм из дорогой тяжелой шелковой ткани, которую смоделировал для нее, снизойдя до этого занятия, Джон Лэлли. Рисунок, также изобретенный Джоном, состоял из чередования крошечных золотых львов и белых ягнят. И львы не пожирали ягнят, а преспокойно возлежали рядом. Силуэт же был разработан рукой Нелл в те самые времена, когда Хелен тосковала по Клиффорду и не могла работать — поэтому передала Нелл свои недоработанные рисунки.

На борту самолета находились восемь полотен Джона Лэлли: четыре — из старых, мрачных и отчаянных его шедевров, а четыре — новые, более жизнерадостные работы. В целом его старые картины помещались в галереях, новые — в частных коллекциях.

Когда Нелл вошла в салон, Клиффорд улыбнулся ей дружеской теплой улыбкой: он знал, насколько Хелен привязана к девушке. Он готов был примириться с постоянным присутствием Нелл: она была дружелюбной, жизнерадостной, с ней легко было поладить. Хотя, надо сказать, ему не нравилась ее прическа.

Иногда, видите ли, я не уверена, что готова вполне простить Энджи: мне временами кажется, что в ней было более зла, чем я полагала. Может быть, это в своем бегстве от Энджи Клиффорд попадал то и дело в чужие и разные руки? А по мере того, как он все более запутывался в женщинах, он крушил всех и вся на пути? Но это может означать лишь одно: что в Клиффорде было нечто от Энджи, иначе от кого мы в этой жизни всего сильнее бежим, кроме как от самих себя.

И только тогда, когда Энджи была уже мертва, Клиффорд стал наконец свободен — и вернулся к самому себе, а этот «он сам» оказался гораздо приятнее, чем кто-либо мог предполагать. Проклятие было снято.