Линда Олссон - Астрид и Вероника

Они еще посидели на крыльце, а когда в воздухе повеяло ночным холодом и поднялся туман, Астрид принесла из дома два шерстяных одеяла. Закутавшись, обе уютно устроились на ступеньках и молча следили, как наступает ночь. Вероника смотрела в небо и, по мере того как глаза ее свыкались с темнотой, видела в черной бездне над головой все больше и больше звезд.

Настал День Всех Святых — первая суббота ноября. Вероника растапливала плиту в кухне. Уже похолодало, но последние недели погода держалась ясная и мягкая. Словно чья-то ласковая рука припорошила окрестности пушистым снежком и задернула небо легкой облачной кисеей. Временами проглядывало солнце, но теперь оно уже не поднималось высоко в небо, а бледно сквозило в дымке. Порой целыми днями висел туман.

Вероника уже почти собралась и упаковалась к отъезду. Она привезла с собой совсем немного вещей, да и за эти полгода накопилось тоже мало. Тем не менее сборы в дорогу отчего-то оставили у нее ощущение утомительного и затянувшегося предприятия. Быть может, потому, что Веронику переполняли бурные и неуправляемые чувства, в которых она никак не могла разобраться.

Следующим утром ей предстояло поехать в Стокгольм встречать отца. На будущее Вероника не загадывала и дальнейших планов пока не строила, но успела коротко рассказать ему, что подумывает о Новой Зеландии.

— Я много где побывал, а вот там — ни разу, — отозвался на это отец.

Больше он ничего не сказал, а Вероника не ответила. Она ощущала, что ей нужно время на размышления, нужно понять, хочет она поехать одна или с попутчиком. И ей показалось — отец понял ее колебания и потому к этой теме пока не возвращался.

Обычно Вероника терпеть не могла собираться в дорогу и всегда откладывала сборы до последнего. Но на сей раз получилось иначе. Да, она нервничала, сборы утомляли ее, но не так, как раньше, потому что у Вероники появилось ощущение цели и даже предвкушение каких-то перемен. Хотя она еще не составила четкого плана на будущее, но исполнилась сил и энтузиазма, голова у нее работала ясно, на душе было легче.

Но почему-то сейчас, когда Вероника сидела с чашкой кофе и смотрела в окно на дом Астрид, на нее нахлынули совсем иные чувства. Ее вдруг тяжким грузом придавили размышления о том, к чему приведет скорый отъезд. Эти мысли свербили где-то за кулисами сознания, отдавали монотонной глухой болью. Собираясь в путь, Вероника растревожила затаенную и неотвязную печаль, которая дремала где-то в глубине ее души. И теперь она не уставала дивиться: поразительно, как в сознании уживаются столь противоречивые чувства. Вероника понимала, что обжилась в деревне и в доме, привязалась к ним и они стали для нее родными местами. И потому ей впервые в жизни было печально уезжать.

Вероника рассматривала дом Астрид, и хотя старушка не показывалась и свет там не горел, дом все равно казался ей живым. Медленно поднявшись, Вероника поплелась на второй этаж, чтобы доуложить вещи. На полу в спальне стоял раскрытый чемодан, а рядом — две коробки с книгами и компакт-дисками. Вероника выдвинула почти пустой ящик ночного столика, достала заколку, блокнотик, ручку. И наконец, записную книжку, которую Астрид подарила ей на день рождения. Села на кровать и раскрыла книжку.

Вероника и раньше несколько раз вынимала ее из ящика, но не открывала, а клала обратно. Ей казалось, что нужно погодить, дождаться подходящего момента, как-то настроиться и только тогда страницы подпустят ее к себе. И вот миг настал. Вероника поначалу не читала, а просто рассматривала записи. Почерк оказался уверенным, четким, и кое-где на полях попадались рисунки — в основном наброски растений и птиц. Судя по всему, некоторые записи делались в несколько приемов, словно хозяйка дневника возвращалась к ним снова, чтобы добавить какую-то мысль или замечание. А ближе к концу дневника местами попадались вымарки — зачеркнуты были целые абзацы, заштрихованы так плотно, что и не прочтешь. Вероника не спеша пролистала дневник к началу и погрузилась в чтение.

Эту записную книжку прислали мне в подарок на день рождения. Я так давно не получала почты, и вот — посылка, и к ней письмо. Не пойму, отчего ни словом не упоминается ребенок. Ведь я писала на прошлой неделе и на позапрошлой. Неужели он не получил моих писем?

Но оба в добром здравии, и дедушка, и бабушка.

Вероника перевернула несколько страниц.

Теперь эта девушка прячет глаза, как и прежние. Сегодня день стирки, я вижу, как она развешивает белье на веревке. Милая девчушка, но я знаю — теперь она вскоре возьмет расчет.

Вероника положила книгу на колени и глянула в окно. Казалось, слова эти дотянулись из соседского дома напротив и настойчиво затеребили ее за руки и эхом откликнулись во всем теле.

Он больше не смотрит на меня. Каждый вечер запирается в кабинете. Я забросила живопись. Стою перед мольбертом с кистью в руке, но голова пуста. Будто меня постигла какая-то непонятная слепота.

Но потом я ухожу к реке и смотрю, как она катит свои бурные воды, и краски возвращаются ко мне. Отыскать их, вернуть их получается только на свободе. А в доме — никак.

Затем две страницы были вырваны. Вероника провела кончиками пальцев по оборванным неровным корешкам.

Я жду ребенка, но теперь мечтаю о том, как бы отсрочить роды. Хочется подольше задержать малыша в своем теле. Защитить.

Наверно, он хотел бы, чтобы я родила сына. Если он, конечно, задумывался о моей беременности. Но я сердцем знаю, что рожу дочку. Я решила, что не стану просить, чтобы ее назвали в честь моей матери. Пусть лучше получит имя, которое больше подходит этим краям. Мне хочется, чтобы она была здесь счастлива. Если он позволит, нареку ее Астрид. Та, которая любит.

Вероника пролистала дневник до конца и прочла последние строки, которые можно было разобрать.

Я должна воспитать ее сильной. Умеющей любить, но и сильной тоже, потому что…

На этом запись обрывалась, и дальше целых полстраницы было густо вымарано чернилами, да так яростно, что перо даже прорвало бумагу, а сами чернила пропитали ее насквозь. Закрыв книжечку, Вероника некоторое время изучала дом напротив. Затем вытащила из чемодана красную флисовую куртку, бережно завернула в нее коричневую книжечку и уложила на самое дно чемодана.