Татьяна Губина - Чужая

Примерно таким мыслям я предавалась, сидя дома в последний день августа и наспех пришивая пуговицы к школьному пиджаку сына под мерный скучный шум дождя за окошком.

Сашка уже давно спал, прижимая к груди яркий букварь. Бедный мальчишка переволновался в ожидании первого дня его долгого и трудного пути знаний. Могу дать руку на отсечение, что моему сыночку разонравится ежедневно ходить в школу ровно через неделю, но пока в нем еще бурлит счастливое ожидание.

— Ты раньше это сделать не могла? — прошипел над ухом голос Лельки.

Я от неожиданности попала иголкой под ноготь и разразилась длинной тирадой ненормативной лексики.

— Ну что у тебя за манера подкрадываться, как тать в нощи? — возмутилась я, когда набор всех доступных мне ругательств иссяк.

Лелька, несмотря на свой рост и стремительность, могла материализоваться на моей кухне, словно призрак отца Гамлета, в любой момент. Хотя отчасти я сама в этом виновата. Дело в том, что мы с Ником никогда не закрываем входную дверь. Красть у нас практически нечего, проворачивать ключ, впуская Лельку в двадцать восьмой раз за вечер — лень, а замки с защелкой в нашей семье иметь противопоказано. Когда мы в последний, кажется, третий раз, поменяли выбитую дверь, которую я в очередной раз захлопнула, вынося мусор, Ник выдрал защелку и сказал:

— Все, больше я на двери работать не буду. Ставим щеколду!

— Чудненько! — ответила я, и спустя день большой английский замок с длинной задвижкой красовался на новенькой двери. И ровно через неделю она была выбита моей ногой и Лелькиным плечом вместе с косяком. Я буквально на пять минут выбежала за хлебом, но этого времени хватило, чтобы Сашка с Аришкой нажали на щеколде неприметную пумпочку, блокирующую замок. Хорошо еще, что Лелька вовремя вернулась из парикмахерской и, не долго думая, мы вышибли дверь. Ну, что я услышала в свой адрес из уст моей подруги, а затем и мужа, я рассказывать не буду, но с тех пор мы с Ником не запираем дверь.

Друзья, приятели и хорошие знакомые прекрасно знают, что в квартиру супругов Пархоменко звонить не надо. Толкай и входи. Лелька конечно вопит, что надо запираться хотя бы на ночь, но если честно, мы просто забываем.

Игнорируя мое возмущение, Лелька всунула мне в руки букет цветов.

— Все, на этом моя миссия закончена.

Цветочки были божественны! Как я люблю много-много разноцветных маргариток, ромашек, ноготков, с массой приятной зелени. Все это великолепие было запаковано в гофрированную бумагу и перевязано красной ленточкой.

— Класс, Лелька! — задохнулась я от переполнявших меня чувств. — То, что надо!

— Никогда не пойму твоей любви к веникам! — хмуро заметила Лелька, прикуривая сигарету.

— Ну, конечно, лучше было бы, чтобы в свой первый день учебы Сашка был закрыт с головы до ног твоими метровыми гладиолусами! — проворчала я.

Ко многим достоинствам моей подруги прибавлялось еще и то, что Лелька была страстным садоводом! Каких только цветов она не разводила на трех сотках своей дачки под Нарой! От садовых роз до селекционных пионов! Но мне милее сердцу были вот эти незамысловатые цветочки.

— А где Ник? — тем временем спросила Лелька.

— Поехал за камерой к другу.

Лелька коротко, но горестно вздохнула. Наверное, в сотый раз за сегодняшний день. Я ее понимала, и делала вид, что не замечаю. Я тоже тосковала по поводу завтрашнего дня. И не потому, что дети вступают в новую, наверное, самую определяющую фазу своей жизни, а потому, что делают они это в разных районах.

— Ну, хватит слезы лить, — не выдержала я и вытащила остатки вермута. — Давай, мать, на посошок!

Мы разлили напиток по высоким бокалам и выпили. Не помогло. Было действительно грустно. Мало того, что детей разделили, да еще и Лелька решила с завтрашнего дня повысить свой уровень знаний — а именно, вдруг ни с того ни с сего поступила в институт и вместе с детишками пойдет завтра грызть гранит науки. Посему наши ежеутренние посиделки накрываются медным тазом.

— Тань, и какого черта я туда попрусь? — проныла Лелька. — Я же уже старая больная лошадь, представляешь, буду сидеть с малолетками и в тридцать лет руку тянуть.

— Ты что? Обратного пути нет, деньги уплачены, с бабусей все обговорено, так что будь любезна, не ной! Скажи просто, что тебе страшно!

— Конечно, страшно, — согласилась подруга, разливая по второй. — Сидела себе тихо-спокойно, работала гувернанткой, все было хорошо. Так надо же было этому придурку меня бросить!

На первый взгляд связи между институтом и бывшем мужем моей подруги не могло быть никакой. Но это было не так.

Анатолий Гриф был, в общем-то, неплохим парнем. В меру угрюмым, в меру ревнивым, достаточно работящим, но все-таки несколько чудаковатым. Прожив в мире и согласии с моей подругой без малого десять лет, взрастив любимую дочку Аришку до ее пятилетия, он вдруг одним, далеко не чудесным утром, собрал свои вещички и убыл в неизвестном направлении. Через неделю Лелька его нашла у своей свекрови в славном городе Клине, где он имел честь появиться на свет.

На резонный вопрос, отчего ты меня, милый, покинул, муженек так и не нашел вразумительного ответа. Не хочу с тобой жить, и все тут! Лелька пыталась добиться ответа в течение месяца, а потом плюнула и развелась.

Проплакав у меня на груди полгода, Елена Гриф встрепенулась, развернула свои плечи и пришла к выводу, что жизнь продолжается. Набрав работы под завязку, она за два года заработала приличную сумму и решила, что пора продолжить свое образование.

— Понимаешь, Тань, — объясняла она мне, пока мы сидели в длинном прохладном коридоре педагогического института, ожидая своей очереди для сдачи документов, — не век же мне в гувернантках сидеть, носы подтирать. Выучусь на логопеда, потом надо будет по поводу детской психологии пошуршать. Деньги потекут рекой!

Это было правдой. При найме на работу в более чем благополучные семьи Лельку постоянно спрашивали, есть ли у нее высшее логопедическое образование. Одно дело наниматься гулять и убирать за малышами, другое — заниматься их дошкольным образованием и развитием. И деньги, соответственно — другие. Более умные подружки Лельки просекли это много раньше, но у них не было маленькой дочки и сурового мужа, который требовал еды и секса минимум два раза в сутки.

Когда же вместе с уходом Грифа отпала необходимость в постоянной готовке и еженощной усладе царственного тела, а Аришка подросла, Лелька решила кинуть свое маленькое скопленное состояние на платный институт. Поступить на общих основаниях Лелька считала невозможным. Мозги закостенели и нервная система уже не та. Это к тому, что любой экзамен вызывал у моей подруги тихую истерику. На мой резонный вопрос, как она собирается пять лет по два раза в год сдавать сессии, Лелька отвечала: «А вот за свои кровные тугрики грех не попотеть!» Убийственная логика, но я была с ней согласна. Когда-то я сама по причине животного страха перед экзаменаторами не прошла в мединститут. Стояла в ступоре и не могла сказать, чем отличаются пестики от тычинок.