Андрей Анисимов - Краски любви

Головы исчезли. Журов помолчал, словно обдумывая, как поступить с Костей:

– Мы работаем так. Хочешь драться для собственного удовольствия – стольник в неделю приносишь. Будешь готовиться к профессиональным схваткам – учу бесплатно. Понял?

– Угу, – ответил новенький Костя.

– Что такое «угу»? – поднял бровь Журов.

– Понял, – уточнил Костя.

– Понял, тогда поясни, – потребовал Журов.

– Понял. Или платить и тогда так, или не платить, тогда не так…

– Ты мне дурака не валяй. Повторяю. Если я тебя учу за свой счет, едешь, куда я скажу, и дерешься, с кем скажу. За победу будешь получать бабки. За поражение – сам добавлю. Это ясно?

– Угу, – ответил Костя.

– Послезавтра в шесть – как штык, – предупредил Журов и, еще раз, оглядев худую фигуру парня, сообщил: – Экипировочку подыщи, в обычных шмотках работать нельзя. Не принято.

До метро Катя мчалась, подпрыгивая от радости. Понимала, что ей повезло. Сегодня парни устали после тренировки, оттого она и сумела себя показать. Тот же Губанов в другой момент легко бы с ней расправился. Олег нормально подготовлен и много сильнее ее физически. Что ж, удачный день, ничего не скажешь.

С самого утра у Кати все сложилось как нельзя лучше. Чисто случайно она оказалась около маленького парикмахерского салона в Скатертном переулке. Решила зайти. Ей надо было подстричься, но сразу сесть в кресло она не решилась и сначала долго следила за работой мастера. Ей очень понравилось, как парикмахерша разделалась с подростком. Клиент в коже, обвешанный медными и железными бляшками, буквально преобразился на ее глазах. Фантастика, да и только. Мастеру помогала девица. По внешнему сходству Катя догадалась, что это работают мать и дочь.

– Сделайте из меня мальчика, – попросила она.

Евгения Анатольевна умела понять клиента. Пока мастер колдовала над прической Кати, ее дочь Тамара, очень развеселившаяся от Катиного желания превратиться в парня, оживленно болтала с ней на разные темы и, между прочим, упомянула об увлечении брата. Услышав о тайском боксе, столь редком для России виде восточных единоборств, Катя уговорила девушку представить ее тренеру. Тамара легко пошла на приключение. Идея разыграть Стаса пришлась ей по вкусу. Его самоуверенность Тамару раздражала, а ухаживания смешили и надоедали. Так почему бы не помочь парню? Ой, да что же это? Девчонке, конечно же. Пусть придет к Стасу, а там…

Сергей Андреевич Астахов снимал небольшую однокомнатную квартиру в районе Волгоградского проспекта. Промышленный край столицы не относился к престижным элитным кварталам, поэтому жилье там сдавалось недорого. Из окон его квартирки можно было любоваться дымом из труб местной ТЭЦ, а форточку рекомендовалось открывать пореже.

Катя первый день самостоятельно провела в Москве и теперь с трудом отыскивала свое жилище. Два раза она по ошибке поднималась на четвертый этаж, но двери, обитой коричневым дерматином, не обнаружила. Оказывается, Катя спутала дома. Облезлые пятиэтажки и впрямь были похожи друг на друга, как близнецы, различить их было непросто.

Когда Катя все-таки попала домой, Сергей Андреевич ее с трудом признал. Реакция родителя Катю порадовала. Не зря она истратила недельный запас карманных денег!

– Как я тебе? – поинтересовалась дочка.

– Ночью встретишь – шарахнешься, – успокоил ее отец.

– Па, я сегодня парня сделала, – похвалилась Катя.

– Как сделала? – не понял Сергей Андреевич.

– Так. Коленкой в морду. Я теперь три раза в неделю стану на тренировки ходить. Тайским боксером заделаюсь, – отрапортовала она и потребовала есть.

Голод Катя скопила жуткий. Она моментально проглотила пельмени, бутерброды с сыром и маленький торт по имени «Трюфель», припасенный отцом для первого московского вечера. Закончив жевать, она вдруг сообразила – отцу-то лакомства не осталось!

– Па, прости. Я все смолотила… – растерялась Катя.

Сергей Андреевич рассмеялся и заверил, что к тортам абсолютно равнодушен. Склонность дочери к драчливым видам спорта он не одобрял, но мнение свое держал при себе. Устраивая Кате постель на узком диванчике, отец вздохнул и тихо сказал:

– Смотри, доиграешься. Отколотят тебя. А еще хуже – неправильно поймут.

– Па, не нуди. Ты же обещал… – пристыдила его дочка.

– Хорошо, барышня. Больше не буду.

– Сколько раз тебе говорить, я не барышня, а твой сын Костя! Любой нормальный мужчина мечтает о сыне, а ты недоволен.

– Да. Конечно, Катя-Костя, Костя-Катя… – согласился родитель и принялся раздвигать кресло. Раздвижной спальный агрегат становился его постоянным местом ночлега.

Первый совместный день московской жизни отца и дочери подходил к концу.

Самсон Гуревич по кличке Гнусняк ехал на своем «Фольксвагене» по осевой. Нельзя сказать, чтобы он куда-либо опаздывал, просто Гнусняк был в ярости и не мог спокойно торчать в пробках. Злость Самсона объяснялась негативным разговором с художником Крюковым. «Подонок, мразь, ничтожество» – эти эпитеты были далеко не самыми острыми в том наборе слов, которые произносил про себя Самсон Гуревич в адрес художника. Торговец «прекрасным» знал куда более затейливые выражения. Ругаться Самсон научился с двенадцати лет у отчима. Тот, приходя домой после очередного дежурства, долго и грязно вслух излагал свои мысли, если не находил оставленной для него еды в огромном количестве. Отчим служил во вневедомственной охране, много и часто пил. Мать его побаивалась. Когда отчим помер, Самсон так обрадовался, что на поминках не мог скрыть улыбки. Рот его растягивался сам собой. И, даже понимая неуместность своей радости, сдерживать ее Самсону не удавалось.

Теперь на Гуревича работал огромный невидимый штат. Его сотрудники не были официальными служащими, они даже не все знали, на кого работают. Много лет прошло с тех пор, когда жалким подростком Самсон Гуревич слушал грязные ругательства отчима и боялся его разозлить. Сегодня Самсон возвращался в собственный особняк.

Негодование в адрес Крюкова заставило Самсона два раза заплатить штраф за нарушение правил дорожного движения. Доставая из бумажника десятидолларовые бумажки, которые моментально исчезали в недрах кармана инспектора, Гнусняк с новой силой злился и опять нарушал. Слава Богу, ехать было недалеко, иначе – труба дело! Так и без средств к существованию недолго остаться…

А средства к существованию для Гуревича значили очень даже немало. Жил Гнусняк в Малаховке в новом кирпичном доме. Подобное жилье с башенками, овальными окошками-бойницами из красного кирпича и прочими архитектурными излишествами в настоящий момент считалось «писком» моды у новых русских. Хотя даже с приставкой «новый» Самсон на русского смахивал мало. Его часто из-за фамилии принимали за еврея, но на самом деле Гуревич по отцу был поляком, а по матери – молдаванином. Дивное сочетание! Скорее всего он вобрал в себя самые омерзительные качества этих двух прекрасных народов, или генетический гибрид вместо плюса выдал минус. Самсон был жаден, хитер как черт и очень завистлив. Потеря даже предполагаемого дохода надолго выводила Гнусняка из нормального человеческого состояния.