Элис Хоффман - Ледяная королева

В сказках герои всегда ищут истину, не думая о том, что из этого выйдет. Там, куда пришла я, где, как я думала, найду все, а на самом деле не было ничего, там зато нашлась я: настоящая, та, которая не боялась чувствовать, та, какой я была на самом деле.

Родители Ренни подали в суд на Орлонский университет. В своей разумной предосторожности университет занял оборонительную позицию, при этом кусаясь и жаля кого ни попадя. Исследовательская группа моего брата была распущена. Когда-нибудь кто-нибудь будет снова собирать ту же информацию, будет так же интервьюировать жертв молнии, фотографировать их на фоне белой стены, но это потом. Не сейчас. В том сейчас , в котором мы тогда жили, все пошло прахом.

Зато я придумала, как сделать так, чтобы брат прожил то сейчас так, как ему хотелось. Нашла, что ему было бы приятно, чем его заинтересовать, о чем бы можно было вспоминать потом, после того. Я спросила разрешения у Нины, она согласилась, и потому я позвонила брату на работу. Я не видела его с тех пор, как Нина мне все сказала. Мы с братом не привыкли друг с другом откровенничать. Так что я, да, немного тянула.

— Забери файл Дракона, если его не уничтожили, — сказала я.

У своего кардиолога, Крейвена, я взяла направление, так что теперь могла консультироваться у кардиолога в Джексонвилле. Я порасспрашивала у него про Дракона, и кардиолог сказал, что старик каждый раз после попадания молнии становился только крепче. Он здоров как бык и каждый день проходит пешком десять миль.

— Мы его обследовали. Он сказал, что слишком стар и потому не может потратить на нас больше одного дня. Сказал, что связываться с нами — только время терять. Результаты анализов у него оказались такими, что он вроде давно уже должен быть покойником. Пульс менее десяти ударов в минуту, реже, чем у медведя в период спячки. Когда молния угодила в него второй раз, ему было восемьдесят семь. Он грохнулся на спину во весь рост, и через него прошло столько вольт, что представить себе невозможно. А он ничего — полежал, отлежался, встал и пошел обедать. От медицинской помощи он, насколько мне известно, отказался, и его считают самым здоровым старикашкой в штате. Вот так-то.

— Хочешь, чтобы я стащил его файл? — сказал брат, когда я ему позвонила. — И попробовал разобраться?

— Совершенно верно.

Нед рассмеялся: похоже, идея совершить мелкое преступление против университета ему понравилась.

— Если меня схватят за руку, я скажу, что это ты меня подбила.

Я нервничала перед встречей с ним. Боялась сказать какую-нибудь глупость. Было бы вполне в моем духе. Потому я выбрала место на людях, где мы будем не одни и потому я буду держать себя в руках. И не буду плакать.

Мы договорились вместе позавтракать в городском кафе, и там он отдал мне файл.

— Дракон — аномалия. Единственный в своем роде. Если бы даже он согласился на обследование, толку от него не было бы. Такие случаи у нас называются «казусы» — они любопытные, но с точки зрения выявления закономерностей для нас бессмысленны. Он просто жутко везучий старикашка. А теперь, учитывая, что исследования остановлены, это вообще не имеет значения.

— Давай съездим посмотрим, — попросила я.

Себе Нед заказал один тост и омлет из одного яйца. И то и другое он съел меньше чем наполовину.

— К вечеру вернемся домой, — не сдавалась я.

— К нему у нас никто не ездил. У нас даже не записано, жив ли он еще. К тому же… — Нед повозил вилкой в тарелке. — К тому же я не очень хорошо себя чувствую.

— Я спросила у Нины, и она разрешила.

— Ты спросила у Нины? Мне что, пять лет? Я нуждаюсь в разрешении?

Да, глупость — это моя стихия. Я поискала глазами официантку, подозвала и заказала себе рисовый пудинг и чай. Когда я снова повернулась к столу, мой брат протирал очки уголком рубашки. Кожа под глазами у него шелушилась, и просвечивали розовые пятна.

— Она тебе сказала, — вздохнул Нед. Он не рассердился, а огорчился.

— Это я виновата, Нед. Я в том смысле… Я твоя сестра. Я должна знать, что с тобой происходит.

— А я что про тебя знаю? Давай смотреть фактам в лицо: мы практически незнакомые люди.

— Нед, — сказала я. — Мне ужасно жалко.

— Вот именно поэтому я не хотел говорить! — Теперь он на самом деле рассердился. — Не надо меня жалеть. Не надо так со мной разговаривать. Не надо этого дерьма. Не надо стоять на крылечке. Меня на самом деле тошнит от всего этого.

Теперь разозлилась я.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, я еду на работу. Не надо меня ждать. Не надо думать, что все может закончиться как-то иначе. Не надо думать, что ты можешь что-нибудь сделать. И хоть раз в жизни, пожалуйста, не думай, что ты и тут тоже чем-то виновата.

Я выскочила из кафе. Жара была сумасшедшая. Мне показалось, я вот-вот задохнусь. Расплавлюсь и превращусь… интересно во что? Я-то хотела преподнести брату подарок. Сделать что-нибудь нужное. Подарить незабываемый день. Придумала, как всегда, глупость. Как обычно, ошиблась.

Брат тем временем расплатился и тоже вышел. Мы смотрели в разные стороны. Наконец Нед сказал:

— Предполагается, я должен попросить прощения за то, что умираю?

— Да. Должен. Как же ты, зараза, посмел?

Я сказала это слишком громко. Глаза жгло. Наверное, я действительно была ненормальная. Я сверлила его глазами. Я его ненавидела. Я подумала, что, если меня снова оставят, я больше не выдержу. Подумала, как же все приходит слишком поздно.

Мы стояли с братом на солнцепеке. Злые. Потные. Ставшие старше, чем когда-то могли себе представить. Такая ситуация была не свойственна для нас обоих. Я решила попробовать еще раз. Видимо, Нед тоже. Он снова заговорил, сбавив тон.

— Нина сказала, ты помогла ей красить детскую, — сказал он.

В другом случае, менее страшном, эта тема и в самом деле была бы менее опасной.

— Я бы покрасила в красное. Я опять его стала видеть.

— Ладно. Я прошу прощения, — сказал мой брат. — Я виноват. Чтоб мне сдохнуть вместе с этой моей гребаной опухолью!

Теперь он отвернулся. У него все рушилось. Я терпеть не могла это слово. Теперь все рушилось у него.

— Значит, тебя нужно развернуть, чтобы твоя гостья не встала в ногах. Тогда она не сможет тебя забрать.

Нед рассмеялся. Взял себя в руки и снова повернулся ко мне. Тому, кто его знал, видно было сразу. Лицо изменилось. Осунулось. Побледнело.

— Эту мерзавку не обдуришь, — сказал мой брат с довольным лицом. — Мне всегда нравилась эта сказка.

— Почему? По-моему, она ужасная.

— Она честная.

Мы оба подумали про одно и то же.

— Ну, в сказке-то ее обдурили.

— Всего два раза, сестричка. А потом она забрала свое.