Фэй Уэлдон - Сестрички

— А сколько, ты думаешь, придет на могилу к тебе, если ты и впредь будешь такой же?

— Я распоряжусь, чтобы каждому у ворот кладбища давали деньги. И ко мне придут сотни.

Об Эльзе они забыли. Она уходит, пока не всплыла катастрофа с майонезом, идет к себе, чтобы выпить, наконец, противозачаточную пилюлю — и не находит знакомого розового пакетика. Он же был здесь, в тумбочке, где кроме него ничего не лежало! Эльза ищет в сумке, по карманам, в столе — нет. И только теперь предстоящие события видятся ей совсем в ином свете.

— Все ясно, — мрачно говорит Виктор за ужином, — при первом порыве холодного ветра они включат центральное отопление, и всему настанет конец.

— В каком смысле? — спрашивает Эльза.

Они с Виктором ужинают вдвоем, едят гороховый суп-пюре, холодную дичь с картофелем и капустным салатом (под соусом винегрет, а ни в коем случае не майонез), а на десерт шоколадный мусс со сливками. Со своего места на сотрапезников взирает Будда, стоит у них над душой и Энни в позе любезно-услужливой, но с отрешенным взором. Она, как водится, размышляет о политике.

— Вся приличная мебель деформируется и потрескается.

— Но им же надо обогревать дом.

— В прежние времена умудрялись обогревать дома без центрального отопления. И в семнадцатом, и в восемнадцатом, и в девятнадцатом веках, и раньше. Кстати, тогда люди не столько заботились о произведениях искусства, сколько берегли себя. А что досталось нам? Ширпотреб и центральное отопление. Рассвет комфорта пришелся на закат творчества и фантазии.

— Не сомневаюсь, что ты прав, — говорит Эльза и тут же добавляет: — Может, нам домой уехать, пока никто не видит? Сядем в машину да уедем, а?

Виктор на эту тему уже размышлял. Библиотечную стремянку спокойно можно было бы припрятать под задним сиденьем «вольво». В наказание он, конечно, лишится дружбы с Хэмишем и обстановки биллиардной, зато сохранит себе Эльзу, Впрочем, машина заперта в гараже на секретные замки. Хэмиш, несомненно, все предусмотрел. Виктор выкладывает свои соображения Эльзе.

— К тому же, — добавляет он, — кровати здесь очень удобные, а мне что-то не светит ночевка в нашей лавке.

— Если бы ты разрешил, я давно бы сделала наше жилье удобным и уютным, — с жаром заявляет Эльза. — Мы могли бы ширмой выгородить кухонную нишу и поставить кровать, а не хлипкий диван.

Виктор смеется, хотя и мрачно.

— Тебе осталось только половики всюду расстелить, — замечает он. — Копни любую женщину, и на тебя выскочит очередная Дженис.

— Но ты же сам сказал, что жить в лавке неудобно.

— Да, но я не говорил, что жажду комфорта. — Виктор раздражен. Хэмиш перехитрил его. Виктору это совсем не нравится. — Завтра есть поезд в десять тридцать, — сообщает он Эльзе. — После завтрака я подброшу тебя на станции, потом окончательно договорюсь с Хэмишем о цене и к вечеру буду уже с тобой.

Эльза поднимает свои голубые очи.

— Виктор, я уеду отсюда с тобой, не раньше, — говорит она.

Он накладывает себе изрядную порцию шоколадного мусса. С Дженис, вдруг вспомнилось ему, такие блюда он ел каждый вечер. И в животе не урчало от бесконечного бурого риса, полусырых овощей и орехов. Углеводы, грубая клетчатка, белки, все просчитано, все в строгой пропорции, все подчинено идеалу долгожительства и профилактике канцерогенных заболеваний… А нужно ли ему долгожительство с Эльзой? Может, лучше ранняя смерть с Дженис? Если бы я предлагал Дженис поехать завтра на станцию, она согласилась бы, думает Виктор. Дженис моя жена. А Эльза — машинистка.

— Ты что, стыдишься меня? — наступает Эльза.

— Не стыжусь, — осторожно говорит Виктор. Лгать он ненавидит. Для него это унизительный, недостойный акт. Но и отказаться ото лжи во спасение он не может, как не может причинить боль другому. — Дело в том, что Дженис и Уэнди относятся к жизни серьезно, а ты нет. Я не хочу, чтобы им было больно. Для женщины в возрасте моей жены ужасным ударом будет узнать, что кто-то занял ее место. У тебя впереди вся жизнь, а у нее все в прошлом. И для Уэнди будет переживанием выяснить, что у вас с ней совпадает день рождения. Я уж не говорю о фрейдистской стороне этого дела. Сам я как-то не сообразил, пока Джемма не сказала…

— Я к своей жизни отношусь вполне серьезно, — негодует Эльза.

— Эльза, дорогая, ты ошибаешься! — восклицает Виктор. — Я и люблю-то тебя за то, что ты несерьезна. Разве непонятно? Девятнадцатилетние девушки как раз и славятся своей беспечностью, даже безалаберностью и очаровательным индивидуализмом.

— А мне пока восемнадцать, — возражает Эльза. — Завтра еще не наступило. И прошу тебя, не мудри. Не порти мне день рождения.

— Не порти мне день рождения, — передразнивает Виктор. — Послушай сама, что ты говоришь! И ты еще будешь уверять меня, что относишься к жизни серьезно. Посмотри, с какой легкостью ты бросила родной дом — в порыве юношеского раздражения! Посмотри, как рассталась с работой — ни секунды не колебалась. И около меня ты оказалась по сиюминутной прихоти.

— Порывы, колебания, прихоти! — возмущается Эльза. — Это была любовь. Я полюбила тебя.

— Любовь прекрасно объясняет многое, но конкретным поводом для тебя была не любовь. Я же обратил внимание, что «любить» ты употребила в прошедшем времени. По крайней мере, у тебя хватило смелости и честности заявить об этом. Что же, все ясно. Мысли твои заняты Хэмишем. Тебе интересен этот похотливый толстосум. Секс для тебя тоже категория несерьезная, скорее азартная.

— Все, что тебя волнует, это твоя ветхая библиотечная лестница. Для тебя вещь важнее живой души.

Виктор берет свою чашку и выходит на открытую веранду. Он будет пить кофе здесь. Ему ни к чему такие пререкания. Дженис, кстати, крайне редко вступала с ним в перебранку.

Эльза идет звонить Марине, и скоро ей становится легче на сердце, потому что она всласть обсудила с подружкой сексуальные выверты Виктора и тем самым отомстила ему. Довольна и Марина: она поделилась переживаниями своей приятельницы, любовник которой склонен к вуаеризму.

— Знаешь, я бы с удовольствием окунулась в твои проблемы, Эльза, — в конце концов признается Марина. — Честное слово, завидую.

Вспыхивает цепь фонарей вокруг бассейна в парке, и мгновенно исчезает лунный свет. Там, где только что на фоне густо-звездного ночного неба серебрились остроконечные и округлые очертания деревьев, теперь зияет бархатная чернота, и на ее мягких складках — бриллиантово-голубой бассейн. Виктор уходит в дом, раздраженный таким кощунством по отношению к природе.

Элис катит Джемму к бассейну. За ними бредет Эльза. На Элис черный закрытый купальник, а Джемма завернута в белый шелковый балахон. Горячий воздух, который гонят кондиционеры у бассейна, нагревает и без того душную ночь.