Фэй Уэлдон - Сестрички

— Ты что, правда этого хочешь? — спрашивает Дженис. Правый глаз у нее заплыл. Руки дрожат, как дрожал совсем недавно стоящий польский пенис. Дженис заметила, что и супруга его дрожала и что из носа у нее текло, будто ее страстям не хватало выхода и они капали из ноздрей через равные промежутки времени. Да, чем меньше Дженис будет общаться с плотником и его родней, тем лучше. А жаль. Все казалось так просто — затаскивай к себе партнеров для совокупления, а потом выпроваживай их, когда взбредет в голову. И все они были мельче Дженис, так же как она была мельче Виктора.

— Со мной теперь все в порядке, — горделиво и просто сказала Уэнди. — Теперь я встретила Кима. Я смогу жить хоть с отцом, хоть без него, если ты понимаешь, что я имею в виду. Ким, кстати, собирается остаться у нас. У него есть место в гостинице Южного Кенсингтона, но там ему не слишком нравится. Он говорит, там смердит тушеной капустой. Здесь, правда, тоже запашок, но мы все уберем и вымоем, ведь так, мама?

— Ты можешь мыть и убирать что угодно, — отозвалась мать. — Я в этом не принимаю участия. Но что скажет отец, если твой парень останется у нас?

— Ничего, что я мог бы использовать в качестве материала для своей диссертации, — заметил Ким, применяя вычурную фразу, но таков был стиль его мышления.

— Вряд ли отец вообще что-нибудь скажет, — сказала Уэнди, потянувшись рукой к ширинке Кима так естественно, как если бы потянулась погладить котенка.

Пусть Виктор сам разбирается, решила Дженис, принимая транквилизатор перед тем, как лечь спать. Дверца гардероба не распахивается, хотя Стэн-поляк так и не успел приладить ее. Все женские входы и выходы Дженис зудят и стонут после столь обильного использования, глаз болит, от большого пальца до запястья протянулась кровавая царапина, но хуже всего голова. Там все гудит и вертится от страшных оскорблений; щедро излитых плотничихой. А вот боли, пронизывающей, мучительной боли нет. Напротив, внутренние раны затянулись и зажили. И даже без транквилизатора Дженис отлично выспалась бы.

Так же безмятежно после ухода Хэмиша спит Эльза, но вскоре ее будит шум под дверью. Стучит, дергает ручку и оглашает коридор своим громовым голосом Элис.

Эльза вскакивает на постели. Ее бьет дрожь. В комнате холодно. Погода резко изменилась этой ночью. Окно закрыто, но ветер нашел щелочку и наполняет комнату студеным дыханием. Ночь уже стекает с неба, оставляя после себя бледно-серую, с легкими переливами пелену, и кажется, будто ветер в темноте успел до блеска надраить небосвод.

— Пусти меня. Это я, Элис. Нам надо поговорить.

— Не могу, — отвечает Эльза. — Меня заперли. Наверное, по ошибке.

— Ничего себе ошибка! — рокочет Элис. — Твой Виктор с Джеммой, вот они и скрываются от тебя.

Элис идет через весь дом, через кухню, через хозяйственный двор и залезает к Эльзе в окно по той самой библиотечной стремянке. Элис приходится хвататься то за карнизы, то за витиеватые украшения на стенах, и все равно ветхие перекладины лесенки подламываются под ее весом.

Эльза зажмуривается, представляя, в какую ярость и отчаяние придет Виктор, и высовывается наружу, чтобы помочь Элис. Разумеется, она не может избежать дилеммы, что предпочесть: броситься сейчас вниз головой, чтобы разом покончить со всем, или жить дальше с болью о Викторе и Джемме?

Но когда Элис, оступившись, судорожно вцепляется Эльзе в волосы, отчего та вскрикивает и чуть не вываливается из окна, становится ясно: Эльза хочет жить, жить и жить, хочет настолько, что с удивительной легкостью подхватывает тяжеленное тело Элис и втаскивает ее в комнату.

Поплотнее закрыв окно, Эльза снова забирается в постель. Глаза от недосыпа режет и щиплет. К тому же столько переживаний, столько неожиданностей. Элис сворачивается калачиком у нее в ногах и натягивает на себя одеяло.

— Что мне делать? Как жить дальше? — стонет она. — Джемма презирает меня.

Эльза подтягивает к себе Элис. Теперь они лежат рядом. Давно она не лежала так близко со сверстницей, пусть и относительной. И Эльзу поражает разница в ощущениях, когда ты голая лежишь рядом с молодым телом, а иногда рядом со старым. Разница так же велика, как разница между бренностью и бессмертием. Прижималась ли она к Виктору, терлась ли о Хэмиша, между ними лежала смерть. Они навешивали через эту пропасть мостки, но не заметить ее не могли. Смерть ждала, о да, она умеет ждать, но не вечно. Когда будет последний раз? Сегодня? Завтра? Умру ли я до следующего заката? Что ждет меня — инсульт, рак, сердечный приступ?

Эльза целует молодое тело Элис, чья растерянность и скованность рождены лишь мыслью о вечной жизни. Эльза наползает на молодое тело Элис, спускает с тормозов руки, которые хотят и проникают куда хотят, будто улещают и тешат собственное тело. Элис, слепленная как любая женщина до мельчайших подробностей, разве что в кости поуже, стонет, мечется, наконец, вскрикивает и затихает с улыбкой на губах. Вот так же Эльза обихаживала своих подружек во время многочисленных школьных путешествий то в Альпы, то в Италию, то в Тироль, пока турфирмы сохраняли скидки для старшеклассников. Хотя Эльзе все равно приходилось подрабатывать по выходным у бакалейщика, чтобы иметь деньги на такие удовольствия и карманные расходы.

— Я не лесбиянка, — говорит Элис, — хотя Джемма думает именно так. У меня просто какое-то гормональное нарушение. Разве я виновата? Я нормальный человек, такой же, как все… только я несчастнее других.

— Сегодня ты показалась мне такой уверенной в себе, что я даже дрогнула, — признается Эльза.

— Уедем отсюда вместе! — умоляет Элис. — Твой Виктор слишком стар, к тому же он женат. Еще и Джемма вам все испортила.

— Не надо было ложиться с Хэмишем, — сокрушается Эльза, будто сама с собой беседуя. — Виктор взялся за Джемму из мести. И она тоже. Я сама во всем виновата.

— Какая ты простодушная! — удивляется Элис. — Ведь все это было подстроено Джеммой. Она все подстраивает, всегда. Она хочет, чтобы Виктор бросил тебя, чтобы ты забеременела от Хэмиша, чтобы твое дитя попало ей в руки, чтобы ей было кого мучить, когда оно вырастет. И Джемма всегда добивается своего. Ей все подвластно, кроме собственных ног.

Нет, думает Эльза, не могла я забеременеть. Не может быть.

— Если это правда, — говорит она, начиная проваливаться в сон, — то Джемма необыкновенно коварна и зла. Люди не могут быть такими. Значит, это неправда.

— В ней всегда горела искра зла, — говорит Элис, и ее голос Эльза слышит уже во сне, — но земные ветры раздули ее в огромное пламя. Теперь оно пожирает Джемму, а заодно и всех окружающих.

Но Эльза уже спит. Элис лежит рядом без сна, в отчаянии и тоске. Дверь снаружи отпирается, и в комнате появляется Джемма, чьему визиту Элис совершенно не удивлена.