Фэй Уэлдон - Сестрички

Джемма, правда, не совсем поняла, что имела в виду бабка. Мать Джеммы умерла, когда дочери было четыре года. Одни поговаривали, что в могилу ее свели гулянки и распутство, другие грешили на туберкулез и лишения. Как бы там ни было, Эйлин давно нет на свете, но осталась бабка Мэй, которой Эйлин препоручила воспитание своей дочери, за что эта дама взялась рьяно и добросовестно. Худо ли, бедно ли, но дожили они одна до шестнадцатилетия, другая до семидесятилетия. И в тот день Джемма получила не только матушкино «жемчужное» ожерелье, как символ греха и разврата (дело в том, что бусы эти украшали шею Эйлин в ночь, когда была зачата Джемма, когда зажали ее в темном проулке, задрали юбку, спустили трусы…), но и бабкин крестик, как символ спасения души и плоти. После этого бабка благословила воспитанницу, быстренько сняла с ренты дом, где все детство жила Джемма (семьдесят шиллингов шесть пенсов в неделю, между прочим), и подалась в богадельню, а девчонку отдала в руки городского совета по защите детства.

Избавить молодого человека от старого — это ли не благодеяние! Старая Мэй знала, что, отдавая Джемму, остается один на один со старостью. Такая жертвенность и такая отвага не столь уж редки, только чаще эти явления остаются в тени, ибо относятся к разряду само собой разумеющихся. И если вспоминают люди своих благодетелей, то в снах. Однако зерна добра, однажды посеянные в их душах, непременно всходят и передаются от поколения к поколению. Добро, совершенное нами один раз, живет и после нашей смерти. Оно вечно.

Бабка Мэй умерла. Джемма не была на похоронах. Но это неважно. Важно то, что Джемма хранила бабкин крестик, и если бы был он сейчас у нее, она передала бы его Эльзе. Увы, крестик давно потерян. Джемме остается только говорить для Эльзы.

Эльза слушает, а сама думает, о чем так долго болтают Виктор и Хэмиш. Джонни снова подливает ей бренди.

С жемчужными бусами в сумочке и крестиком на шее Джемма остановилась у здания, где «женское» агентство по трудоустройству предоставило ей первое место работы. Она смотрела на вычурный стеклянный фасад и поражалась, как строители умудрились из такого хрупкого материала возвести столь основательную конструкцию. На блестящей поверхности стен играли радужные блики, и даже в это будничное утро возникало ощущение, что работа должна и может приносить радость и что человек не так уж напрасно тратит свои жизненные соки, зарабатывая кусок хлеба.

Пока Джемма стояла и глазела на здание, к подъезду его подкатил желтый «роллс-ройс». Из недр шикарного автомобиля появился молодой человек в белоснежном костюме. Он взлетел по мраморным ступенькам к дверям стеклянного дворца, нырнул в холл, затем еще глубже, в распахнутую золотую раковину лифта — и исчез, оставив на память лишь смутный образ: изысканная бледность, грациозные движения, безукоризненные зубы…

Джемма сняла крестик, надела жемчужные бусы и решительно последовала за ним.

Городской совет по защите детства продержал Джемму в приюте не больше двух недель. Потом ей подыскали работу. Джемма стала «помощницей по хозяйству» в доме вдовы викария. Жила она в отдаленном местечке Нортембриан. В школе у Джеммы были неплохие отметки и, возможно, она потянула бы и дальнейшее образование, но вдова Хемсли осталась одна с пятью дочерьми и пребывала в полном отчаянии. Джемма решила расстаться со школой, тем более приютским редко доставалось хорошее место работы. Железная дорога была близко, угольные месторождения ненамного дальше.

Вот и тянулись люди к цивилизации, а в глуши жизнь замирала. Рушились семьи, оставались брошенные дети. Джемма просто родилась там — и все. А могла ведь родиться в другом месте и в другое время. Не надо думать, что каждый из нас получает жизнь по заслугам. Просто некоторым больше везет.

У миссис Хемсли Джемма работала три года. Она имела кров и стол плюс тридцать шиллингов в неделю на карманные расходы. Днем они с миссис Хемсли занимались воспитанием девочек Ханны, Гермионы, Хелен, Гортензии и Элис. Вечерами они с миссис Хемсли стирали, гладили, убирались, штопали и зашивали. Поначалу Джемма была вполне счастлива: маленькие девочки полюбили ее, а она их. Миссис Хемсли была щедра во всем, кроме денег, что, в общем, неудивительно, ибо денег было до смешного мало. Попробуйте прожить на вдовью пенсию и скудные подаяния бывших прихожан. Зато у нее всегда было в достатке советов и наставлений на все случаи жизни. Джемма упорно ими пренебрегала.

За те три года Джемма расцвела: налилась белым пышным цветом грудь, стройной и гибкой стала талия, бархатистой и нежной — кожа. Огромные глаза под тяжелыми темными веками смотрели мечтательно. Джемма жила, не имея ни сексуальных приключений, ни сексуального интереса. Как говаривала жена одного сельского врача жене другого: «Чего ты не знаешь, того тебе и не надо». В сущности, возразить нечего. Если Джемма предавалась девичьим грезам, то видела рядом с собой прекрасного рыцаря на белом коне, а кругом темный лес… или жаркая пустыня. Ее фантазии были романтическими, без тени эротики. Другие девчонки ее возраста тискались с парнями и вовсю целовались, а Джемма только мечтала. И вздыхала. Месячные у нее наладились быстро, но проходили очень болезненно. Ночами она не спала от болей. По этому поводу к ней даже вызывали на дом доктора. Он подробно расспрашивал ее о личной жизни и, выяснив, что парня у нее нет и не было, подверг ее внутреннему обследованию, которое стало для нее, как для всякой девственницы, пренеприятнейшим испытанием. А доктор почему-то был собой очень доволен. У Джеммы тогда впервые возникло чувство тягостного недоумения и смущения. Однако необходимость, ничего не поделаешь. Доктор прописал самый обычный аспирин. Боли прошли.

Спустя несколько месяцев зубной врач уронил в вырез ее летнего платьишка кусочек пломбировочной амальгамы и стал доставать его. Вновь Джемма испытала смущение… Ведь свою жену-ассистентку врач живенько отослал в кладовую за каким-то препаратом. К тому же Джемме показалось, что его пальцы снуют и щекочутся совсем не там, где надо.

Она про себя проклинала этих мерзких лекарей, а тело ночами вспоминало их руки. Теперь она жалела миссис Хемсли и твердо решила не быть под стать ей, не оказаться рабой собственного потомства. Жизнь не может быть такой примитивной, считала Джемма и с презрением смотрела на свое поколение, на этих потных и пошлых парней и девок с сальными взглядами и грязными руками. Она благодарила Бога, что у нее есть возможность избегать их компании, но страдала всякий раз, когда, купив в магазине обычный набор продуктов — чечевицу, овсяные хлопья, дешевую баранину, репу, брюкву (они всемером питались этим неделю, но если честно, еды было мало и троим) — выходила на площадь и слышала похотливые реплики и грубое ржание. Джемма привыкла к строгости и лишениям (воспитание бабки Мэй!), но не могла привыкнуть к хамству и пошлости.