Ирина Степановская - На скамейке возле Нотр-Дам

Не секрет, что разговоры в эфире прослушиваются всеми, участвующими в процессе сторонами. Вот возбужденно заговорили на своей частоте американцы. В восклицаниях французов слышались недоумение, тревога. Их командир с трудом выдерживал спокойствие. Это было заметно даже тем, кто совсем не знал языка.

– Там что-то случилось? – спросил начальник нашей группы у специалиста по разведке.

– По-моему, у французов упал самолет. Они не знают отчего, но самолет затонул, – в голосе нашего специалиста тоже слышалось недоумение.

– Может, его американцы подшибли по ошибке? – спросил наш командир. Никому не было приятно, что самолет упал в море, но ведь этот самолет был из той группы, что заставила нас поволноваться. И наш командир не смог скрыть иронии.

– Скорее уж тогда украинцы, командир, – подал голос из своей машины сосед Валерия слева.

– При чем тут украинцы?

– Ну, помните случай с израильским самолетом, летевшим над Черным морем? Ох, сколько было от этих хохлов тогда вони!

Все летчики, бывшие на связи, в этот момент ухмыльнулись.

– Так они и сейчас в Осетии постарались! Вон, «семьсот тридцать первый» знает, – заявил командир, будто сам там тоже был.

– А как фамилия летчика с упавшего самолета? – спросил вдруг Валерий.

– Какого упавшего самолета? – не понял его командир.

– Ну, с французского самолета!

– Откуда ж я знаю?

– Прошу сказать мне фамилию летчика, – настойчиво повторил Валерий.

– А не пошел бы ты куда с его фамилией! – выругался в ответ командир.

Валерий подумал, что информация наверняка просочится к нашему специалисту, но больше никого ни о чем не спрашивал. Когда задание было выполнено, он тут же набрал номер телефона Мари. И сразу же по ее испуганному голосу он понял, что не ошибся в своем странном предчувствии.

– Ты уже знаешь? – тихо сказала она.

– Это Серж? – он произнес только два слова.

Она ответила:

– Это ужасно.

Он помолчал.

– Откуда тебе это известно?

– Его портрет был в нескольких газетах.

– А что там пишут?

– В его самолет врезалась птица.

Он еще помолчал.

– Это бывает.

Она отозвалась, будто эхо:

– Я знаю. – И тут же добавила: – Пожалуйста, будь осторожней!

Он сказал:

– Я хотел пригласить его на свадьбу. Его и тебя.

Она надеялась в глубине души, что свадьбы не будет, но сейчас спросила своим обычным голосом:

– Когда?

Он назвал дату.

Она ответила:

– Хорошо, я приеду. Если только смогу все решить с квартирой.

Он удивился:

– Тебя тоже выгнали из очереди?

Она не поняла.

– Нет, мне пришлось исчезнуть. Из-за Лулу. Ее хотели отдать в приют. На меня написали бумагу, будто я плохо обращаюсь с животными. И все соседи подписали, даже те, которые меня совсем не знали. Сейчас я живу в пригороде, но мне здесь не нравится.

Он спросил:

– Почему?

– Стало далеко ездить. И слишком много чернокожей молодежи.

Связь на этом оборвалась. Больше они не разговаривали. Лене Валерий о гибели Валли не сказал. Ему показалась его смерть дурным предзнаменованием. С букетом красных роз и с тяжелым сердцем, но с улыбкой на лице он вернулся из похода как ее официальный жених.

Еще летом я решила все-таки освободить в своей комнате место для детской кроватки. Для этого нужно было совершить небольшой подвиг: передвинуть платяной шкаф, освободить и выкинуть старый письменный стол. Конечно, тут же я наткнулась на свои сокровища в запертом на ключ ящике. Старые желуди – мы когда-то гуляли с моим возлюбленным в парке, сигарета, которую он как-то оставил в моей постели – родители тогда уехали в санаторий, и мы встречались целых три недели у меня дома. Зерна кофе. И рукописи. Я посмотрела на когда-то казавшиеся мне бесценными реликвии и вместе с рукописями отправила их в мусорную корзину. Правда, несколько страниц я все-таки прочитала. Когда-то я хотела напечатать эти гениальные произведения за свои деньги. Теперь же деньги мне нужны были совершенно на другое.

Наконец, в самом нижнем ящике стола лежал мой детский альбом с фотографиями. Я открыла его без любопытства, но и без неприязни. На первой странице рукой отца было аккуратно выведено: «Дочке Танечке в день рождения» и поставлена дата. Я сосчитала – в тот день мне исполнилось пять лет. На этой же странице красовалась на фотографии я сама. На мне была тысяча бантиков и кружевное платьице. Веселые глаза смотрели с фотографической бумаги на зрителя, и у меня возникло ощущение того, что девочка с фотографии и я – совершенно разные люди.

Я перелистывала страницы. Оказывается, я совершенно не помнила своего детства. Когда, например, был сделан этот снимок? Мы были сфотографированы с мамой у входа в кукольный театр.

Вот промелькнули школьные годы – первый класс, последний класс. Я вглядывалась в свое лицо – и не узнавала себя нигде. На фотографиях была совсем другая девочка – озорная, чудесная, умненькая и в то же время уже с грустинкой во взгляде. Откуда во мне взялась та первая, детская грусть? Я этого не помнила.

Вот групповая фотография из пионерского лагеря. Я, дочерна загорелая, стою во втором ряду. Как мило. Я рассматривала лица ребят. Вот на другом конце ряда красуется высокий блондин в обрезанных по колено джинсах. Он нравился мне тогда целую смену, но на меня не обращал ни малейшего внимания. Неужели уже тогда я и стала девушкой, запрограммированной на неудачу? Я отложила эту фотографию, взяла другую. Другой год и тот же лагерь. На этом снимке нас всего восемь. Да, я вспомнила, тогда нас фотографировал отец. Мы участвовали в каком-то конкурсе и, как это ни странно, победили. Поэтому у меня в руках был букет васильков и ромашек. Я поймала себя на словосочетании «как это ни странно». А почему, собственно, то, что мы победили, должно быть странным? Почему всегда то, что я относила к себе, должно было быть хуже, чем у других? Я всмотрелась в лица ребят. Кто же это там с самого краю? Черты лица мне показались знакомыми. Сердце у меня вдруг странно забилась. Боже, это Михаэль. Не зря же он говорил, что тоже бывал в пионерском лагере?

– Мама! – закричала я и побежала в кухню.

– Что случилось? – Мать повернулась ко мне с испуганным видом. Неужели она так за меня переживает?

– Ничего не случилось. Я нашла в столе свои старые фотографии….

– Что ж ты так кричишь!

Я ее обняла.

– Посмотри. Лагерь ведь заводской. Ты случайно не знаешь этого мальчика?

Она вытерла руки и надела очки. Ей даже не пришлось задумываться ни на минуту.

– Естественно, знаю. Это же Мишенька, сын Анатолия Генриховича, инженера из пятого цеха. После того как его родители погибли, он жил у нас на предприятии как сын полка. Потом уж за ним приехали его родственники из Германии и увезли его.