Кристина Лорен - Сладкий грязный мальчик (ЛП)

На сцене, я уже встречалась с подобным взглядом. Он может и выглядит, как любой другой человек, но этот парень владеет тем неуловимым качеством, которое вынуждает каждую пару глаз выискивать его на сцене в независимости от того, как мала его роль. Это что-то большее, нежели харизма – это магнетизм, которому нельзя научиться. Я же нахожусь от него на расстоянии двух футов [примерно 61 см] … У меня нет шансов.

- Я действительно знаю тебя, – слегка наклоняя голову, говорит он. - Мы встречались раньше. Просто еще не познакомились. - Мой ум находится в состоянии поиска происхождения его акцента, прежде чем на меня снисходит озарение: он - француз. Этот засранец из Франции. Приглушенный, мягкий и нежный акцент. Вместо того, чтобы сбивать слова в кучу, он их растягивает, тщательно произнося каждое.

Я прищуриваюсь, принуждая себя взглянуть на его лицо. Это не так уж и легко. Грудь у него гладкая и загорелая, и ещё самые совершенные соски, которые мне удавалось видеть когда-либо в своей жизни, маленькие и плоские. Он мускулистый и высокий. Я чувствую тепло, исходящее от его кожи. Вдобавок ко всему этому, на нём нет ничего кроме нижнего белья, но, кажется, это совершенно никого не волнует.

- Вы, парни, шумные до безобразия, – говорю, вспоминая часы шума, которые, если уж на то пошло, и привели меня сюда. - Кажется, вы мне нравились намного больше там, на противоположной стороне бара, чем на противоположной стороне этого холла.

- Но лицом к лицу, всё же, лучше, не так ли? – от его голоса мои руки покрываются гусиной кожей. Когда я не отвечаю, он, повернувшись, смотрит себе через плечо и потом поворачивается назад. - Извини за то, что мы такие шумные. Всему виной Финн. Он канадец, так что уверен, ты поймёшь, насколько он дикий. А Оливер – австралиец. Тоже ужасно нецивилизованный.

- Канадец, австралиец и француз безумствуют в номере отеля? – спрашиваю, борясь с улыбкой, проступающей вопреки голосу разума. Я пытаюсь вспомнить правило о том, нужно ли бороться, когда затягивает в зыбучий песок. Потому что это именно то, что я сейчас чувствую. Тону, поглощенная чем-то большим, нежели собой.

- Похоже на начало анекдота, – соглашается он, кивая. Его зелёные глаза сверкают и он прав: лицом к лицу непередаваемо лучше, чем через стену или даже через тёмный, переполненный зал. - Присоединяйся к нам.

Ничего ещё не звучало так опасно и соблазнительно одновременно. Его глаза опускаются к моему рту, и задержавшись на пару секунд, он начинает пристально изучать моё тело. Несмотря на свое предложение, парень полностью выходит в вестибюль, а дверь позади него закрывается. И, вот, только мы вдвоём и его обнаженная грудь и… вау , сильные ноги и предпосылки для потрясающего дикого секса в вестибюле.

Подождите-ка. Что?

И тут я вспоминаю, что на мне только крошечные шортики для сна и сочетающаяся майка на лямках с маленькими поросятами. Внезапно я осознаю наличие яркого освещения в вестибюле и чувствую, как мои пальцы ползут вниз, инстинктивно одергивая ткань, чтобы прикрыть шрам. Обычно я не стесняюсь своего тела – конечно же, как и любая другая женщина, я бы хотела кое-что изменить в себе по мелочам – но мой шрам – это совсем другое дело. Речь не о том, как он выглядит – хотя, честно говоря, Харлоу до сих пор вздрагивает всем телом от сочувствия, видя его – дело в том, что он олицетворяет потерю стипендии в Балетной Школе Джоффри, то есть крушение моей мечты.

То, как он смотрит, заставляя чувствовать себя обнажённой – восхитительно обнажённой – приводит к тому, что мои соски твердеют под хлопком майки.

Он замечает это и приближается ещё на один шаг, принося с собой тепло и аромат мыла, и внезапно я понимаю, что он точно не смотрит на мою ногу. Даже не уверена, видит ли он её вообще, а если и видит, то ему нравится, что я смирилась с тем, что этот шрам обозначает, и не стесняюсь его. Шрам говорит о травме , он говорит о боли . Но его глаза говорят лишь - да , и пожалуйста , и будет весело . И что он хотел бы увидеть больше.

Застенчивая девочка внутри меня скрещивает руки на груди и пытается вернуться в безопасные объятия собственного номера, но его глаза не позволяют мне сдвинуться с места.

- Я не был уверен, что увижу тебя снова. - Его голос становится хриплым, намекая на непристойности, которые я хотела бы почувствовать, особенно как он рычит у моей шеи. Мой пульс отбивает неистовый барабанный ритм. Я задумываюсь, замечает ли он это. - Я искал тебя.

Он искал меня.

Мой голос звучит на удивление отчётливо: - Мы ушли почти сразу же после того, как я увидела тебя.

Его язык выскальзывает во время того, как он изучает мой рот. - Почему бы тебе не зайти… внутрь? - И в этих шести словах спрятано так много невысказанных обещаний. У меня такое впечатление, что он незнакомец, предлагающий мне самую вкусную конфетку во всем мире.

- Я собираюсь пойти спать, – наконец-то мне удается произнести это строго, одновременно поднимая руку для того, чтобы удержать его от приближения.- А вы, парни, будете вести себя потише. Или я пришлю Харлоу. А если и это не поможет, то разбужу Лолу, и тогда вы будете благодарить её уже за то, что она оставила вас в покое, избитых и в крови.

Он смеется.

- Ты действительно мне нравишься.

- Спокойной ночи. – Я разворачиваюсь и на нетвердых ногах направляюсь к нашей двери.

- Меня зовут Ансель.

Я игнорирую его, скользя ключом в замок.

- Постой! Я просто хочу узнать твое имя.

Я смотрю назад через плечо. Он всё ещё улыбается. Серьёзно, у моего одноклассника в третьем классе тоже была ямочка, но она не заставляла меня чувствовать себя подобным образом . Этот парень должен ходить с предостерегающей табличкой. - Заглохните, чёрт подери, и я скажу его тебе завтра.

Он, идя босиком по ковру, приближается ко мне ещё на шаг, его глаза следят за мной, и говорит:

- Значит ли это, что у нас свидание?

- Нет.

- Неужели так и не скажешь мне своё имя? Пожалуйста?

- Завтра.

- Тогда я просто буду звать тебя Cerise .

Уже заходя в номер, я отзываюсь: - Вот и чудесно. - Кажется, он только что окрестил меня или злюкой, или ханжой, или пижамой.

Так или иначе, но то, как он промурлыкал эти два слога, наводит меня на мысль, что это было что-то совсем другое.

Вскарабкавшись назад на кровать, я заглядываю в свой телефон. Cerise переводится как “вишня”. Кто бы сомневался. И я не могу определить, какие чувства это слово у меня вызывает, так как нутром чую, не цвет моего лака для ногтей он имел в виду.

Девчонки спят, но не я. И хотя шум по ту сторону холла прекратился, и в нашем номере все замерло в безмолвии и спокойствии, я горю и краснею, мечтая о том, что произошло бы, хвати у меня мужества остаться в вестибюле лишь чуточку подольше.