Кэти Эванс - Мой (ЛП)

Сейчас он с сосредоточенным лицом избивает Мясника, пока мужчина не грохается в красную лужу возле его ног. В буквальном смысле - у его ног. Его лицо плюхается на ботинки Реми.

Губы Реми изгибаются в удовольствии от увиденного, и он отступает, поворачиваясь всем телом в мою сторону.

— РАЗРЫВНОЙ! — кричит комментатор, и когда руку Реми поднимают вверх, его взгляд, наконец, направляется на меня.

У меня останавливается пульс. Исчезает шум. Даже не чувствуется сердцебиение. Это глупо, насколько сильно мне это нужно, но когда он, наконец, поднимает руку, поворачивая голову ко мне, и его отчаянные, злые, голубые глаза останавливаются на мне, я вздрагиваю на сидении.

Его взгляд отчетливо собственнический и яростный, капля крови стекает на веко с пореза на брови, кровь капает с его носа и губ.

И когда рефери его о чем-то спрашивает, он кивает, и они зовут к нему другого бойца.

— Да, теперь ему нужно истратить свою ярость, - бормочет Пит себе под нос.

Когда я это слышу, сквозь меня проносится новый ураган нервов. Клянусь, если бы я не знала Реми лучше, я бы подумала, что он делал это только для того, чтобы помучить и наказать меня.

Эндорфины не дадут ему почувствовать боль. На самом деле, он так горд и энергичен из-за того, что неустанно учил свое тело принимать их. Он постоянно доводит тело до предела, и думаю, что его болевой порог может быть выше, чем у любого другого спортсмена, которого я встречала. Но мои собственные ограничения выходили за пределы до наступления вечера.

Ремингтон делает несколько попаданий по новому парню, используя отличные комбинации ударов, но хоть Райли и попытался подлечить его в углу, кровь продолжает стекать у него по лицу.

Оба бойца обмениваются сильными ударами, и вдруг, ринг становится водоворотом перемещающейся плоти и твердеющих мышц. Я отслеживаю Реми по чернильным браслетам на его бицепсах, когда он наносит то, что Райли называет "удары пачками". Один он наносит под ребра, один в челюсть, и затем наносит правый хук, его самый мощный удар.

Его противник раскачивается, спотыкается и падает, распластавшись.

Толпа кричит.

— РРРРРРРАЗРЫЫЫВНОООООЙ! Дамы и господа, ваш победитель, еще раз! Раааазрыывнооооооой!

Я так измучена. Я превратилась в желе, “Джелло” [7] “Джелло” - фирменное название концентрата желе. Товарный знак полуфабрикатов желе и муссов, выпускаемых в порошке, а также готовых желе. Принадлежит компании "Крафт фудс". , такое же мягкое и глупое.

— РАЗРЫЫЫВНОООЙ!

Такое чувство, что это длится вечность, но на самом деле, дорога в лимузине из “Андерграунда” в отель длится около двадцати минут, и мои ноги трясутся, когда мы забираемся в машину. Все мои чувства кричат, чтобы я позаботилась о своем мужчине, когда он плюхается в сиденье напротив моего, в то время, как злая часть меня все еще хочет ударить его, потому что . . . какого черта там происходило?

— Чувак, какого черта ты делал? — начинает Райли, звуча так же озадаченно, как я себя чувствую.

— Вот, держи, Рем, — Пит передает ему пакет геля для его челюсти. — Думаю, на порез на брови нужно наложить шов.

— Как ты себя чувствуешь, парень? Хорошо чувствовать, когда из тебя выбивают дерьмо? — спрашивает тренер в полном негодовании, выпрямляясь на своем месте. — Где, черт возьми, была твоя игра?

Ремингтон отставляет пачку геля и смотрит прямо на меня, неподвижно сидящую на сидении напротив него.

Он одет в свои серые спортивные штаны и в удобную красную толстовку, капюшон на его голове для того, чтобы выровнять температуру тела. Он, большой и тихий, раскинулся на сидении, но у него идет кровь из носа, из губ, из пореза над бровью. Его лицо, как месиво. Когда я смотрю на это, кажется, будто в моем желудке образовалась бомба. И все же он смотрит на меня ясными наблюдательными голубыми глазами.

Думаю, что должна привыкнуть к тому факту, что мой парень зарабатывает на жизнь получением ударов, но я не могу. Я не могу сидеть здесь и видеть его лицо, кровоточащее и опухшее, не желая побить того, кто это сделал. Мне очень сильно хочется что-то ударить, и меня трясет от необходимости протянуть руки, обнять и привлечь его к себе, пока я мысленно считаю минуты до нашего прибытия в отель.

Слышу, как Райли говорит мне:

— Брук, давай поменяемся, чтобы ты смогла позаботиться о нем.

Вскакивая со своего места, сажусь справа от Ремингтона и начинаю быстро копаться в его сумке с вещами, извлекая оттуда свои пакеты спиртовых тампонов, мазь и бинты.

— Давай я попробую излечить тебя, — шепчу я ему, и мой голос, о Боже, он звучит так интимно, даже не смотря на то, что все в машине наблюдают. Просто кажется, что я не использовала никакого другого тона, кроме этого, низкого и жесткого от эмоций.

Он полностью поворачивается в мою сторону, позволяя мне дезинфицировать раны, а его взгляд . . . я могу его чувствовать, блуждающий, любопытный, ощутимый, направлен на мое лицо, когда я смазываю мазью ту часть его губ, на которой всегда образуются порезы - мясистую часть нижней губы. Я инстинктивно прикусываю собственную губу, втирая мазь в его. Боже, я ненавижу, когда ему причиняют боль.

— И бровь обработай тоже; выглядит немного глубоко, — указывает Пит.

— Да, я вижу, — отвечаю я все еще тем голосом, которым не хочу говорить прямо сейчас, но вроде как не могу изменить его. Я пытаюсь умело действовать руками, но они очень дрожат, и тепло, исходящее от тела Ремингтона, такое горячее после боя, полностью окружает меня, как иногда его руки. Его быстрое дыхание достигает моего виска, и у меня все силы идут на то, чтобы подавить в себе желание наклониться ближе и вдохнуть это в себя, просто чтобы успокоиться, зная, что с ним все в порядке. И он, по крайней мере, дышит. Все еще полна адреналина, я направляюсь к ране над его глазом и закрываю порез двумя пальцами. Боже. Я не могу находиться так близко к нему. Сотни маленьких мурашек бегут по моим пальцам и рукам, прямо в мое пульсирующее маленькое сердце.

Втянув воздух, я нежно прижимаю порез, осматривая остальную часть лица . . . и натыкаюсь на голубые глаза, полностью сосредоточенные на мне. У меня внутри все сжалось.

Он, развалившийся на сидении под углом в мою сторону, и его неподвижность обрушивают на меня полное осознание того, что я чувствую свернутую энергию в его теле, как будто он готов наброситься. На меня.

Мое сердце набирает немного бо́льшую скорость, и я затаиваю дыхание, склоняюсь ближе, хватаю еще салфетку и произношу самым ровным голосом, на который сейчас способна:

— Закрой этот глаз.

Удерживая порез над его бровью, я начинаю очищать кровь с века. Подчиняясь мне, он зажмуривает один глаз, продолжая наблюдать за мной другим, как будто в моем выражении есть что-то такое, чего он очень жаждет увидеть.