Диана Килина - #Сосед

Витюшка послушно открыл рот, туда благополучно была всунута ложка с приличным количеством детского пюре. Тут же скривившись, сын выплюнул всё обратно, и ярко—оранжевая масса оказалась на Расмусе.

Я с огромным трудом сдержала смех, выхватила у него банку из рук и закрыла её крышкой. Открыла морозилку, и сказала:

– Смотри.

Расмус заглянул в холодильник и тихо присвистнул.

– Да уж.

Весь верхний отдел был заполнен детским питанием – мои тщетные попытки хоть чем—то ещё накормить ребёнка. В целях экономии, я замораживала распечатанные банки. На будущее. Когда—то же Витька должен начать есть, в конце концов.

– Я думаю, в его случае пойдёт только педприкорм, – вздохнула я, – Держи.

Протянув полотенце, я вытерла стульчик для кормления и поцеловала сына в макушку.

– А что такое педприкорм?

– Это со стола. Когда ребёнок начинает интересоваться едой, месяцам к восьми, его начинают кормить тем же, что ест вся семья – в разумных пределах, конечно. Принцип тот же – овощи, фрукты для начала, но они не перемалываются в пюре, а даются кусочками.

– А если подавится? – Расмус недоверчиво прищурился, вытерев лицо и встал, чтобы взять Витюшку на руки.

– У него сейчас шесть зубов. Через месяц уже восемь будет, так что не подавиться. К тому же, ты даёшь маленькими кусочками, а не яблоко целиком, так что… Говорят, так полезнее и лучше для ребёнка.

– Ясно. Значит подождё—ё—ём, – он скривил рожицу, и ребёнок визгливо засмеялся у него на руках, – Кудрявый такой, – Расмус коротко обернулся и подмигнул мне, – Я тоже кудрявый был, на детских фотках.

– Угу, – промычала я, – Чай будешь?

– Буду.

Он ушёл в комнату, забрав ребёнка, а я посмотрела ему вслед и невольно улыбнулась.

За этот месяц никак не могу привыкнуть к тому, что он снова появился в моей жизни. В нашей жизни. Обязанности папы исполнял с трепетом и усердием – менял подгузники, купал Витюшку каждый вечер в ванной, учил его вставать на ножки и ползать не задом—наперёд, а правильно. Я умилялась, что уж сказать, и удивлялась – не думала, что молодой парень может подойти к отцовству с ответственностью.

Начала замечать за собой, что границы возраста стали размываться. Раньше считала, что чем старше – тем лучше, а теперь… Слушала клиенток, которые приходили с детьми на фотосессии и удивлялась – их взрослые мужья практически не уделяли времени собственным детям. А Расмус… Думала, что блажь юношеская – наиграется и забудет, но он, кажется, всё больше входит во вкус. Вчера вообще попросил погулять с ребёнком, но я мягко отказала – не готова отпускать с ним Витюшку, вот никак. Да и мало ли, что у него в голове, столько случаев, когда папашки детей крадут… Побаивалась в общем, да, каюсь. Он же обиделся, но вида старался не подавать.

Заварила чай, поставила на стол две чашки и овсяное печенье. С появлением ребёнка выработалась привычка – не кричать, поэтому тихо пошла в комнату, чтобы позвать Расмуса. У двери, застыла, как вкопанная, услышав приглушённое пение:

Тихий мужской голос мягко лился по комнате. Выглянув из—за угла, я увидела, как Расмус плавно раскачивается из стороны в сторону с Витюшкой на руках, продолжая напевать на идеальном эстонском одну из самых трогательных песен, которую я когда—либо слышала:

Он замолчал, и ребёнок у него на руках захныкал. Я спряталась в коридоре и прикрыла рот рукой, душа в себе слёзы – это было… Так нежно. Так чувственно. Каждое слово было пропитано, пронизано любовью.

Я не могу сказать, что у него красивый голос, нет. Но в этом моменте – в моменте, когда отец поёт своему сыну песню, пусть немного нескладно, было поистине что—то трепетное. Это не похоже на то, как я что—то напеваю Витьке перед сном, это – другое. Что—то более ценное. Отступив назад, я вернулась на кухню, решив оставить их наедине и попросту не мешать. Налила себе чай в чашку, взяла печенье и с громким хрустом откусила половину, тут же поморщившись от того, что нашумела.

Когда появился Расмус, моя кружка опустела наполовину, и я приговорила четыре печенья, задумчиво глядя в одну точку.

– Агата, – тихо сказал он, – Он уснул случайно, – виновато покосившись в мою сторону, Расмус сел напротив.

– Ничего страшного, пусть спит, – вяло улыбнувшись, я сделала глоток.

Он хмыкнул, а потом медленно протянул:

– Я думал, ругать будешь. Режим и всё такое.

– Мы не в режимном учреждении, так что не буду, – огрызнулась я, стукнув чашкой по столу.

– Тише ты, – шикнул, и усмехнулся, – Я же шучу.

Вздохнув, я покачала головой и опустила глаза на стол, собирая крошки кончиками пальцев.

– Я отвыкла от твоих шуточек.

– А я отвык от того, что ты такая дерзкая, – подмигнув мне, он широко улыбнулся, – Хорошая квартира. Снимаешь? – оглядев крохотную кухню беглым взглядом, он снова уставился на меня.

– Нет, папа подарил Витьке. А ты? Где обитаешь теперь?

– В маминой живу. В соседнем доме, ну, ты в курсе, – ответил он, развалившись на стуле и потягивая тёплый чай.

– Какая маленькая у нас всё—таки столица, – ухмыльнулась я, – Кто бы мог подумать, что снова будем соседями.

– Да уж, ты явно на это не рассчитывала, – сквозь зубы процедил он, со своим привычным прищуром, – О чём ты только думала? Что я не узнаю? Или сделаю вид, что ничего не понял?

– Если честно, то – да, – я пожала плечами.

– Идиотка, – Расмус покачал головой.

Я ничего не ответила. Взяла свою кружку, поднялась из—за стола и пошла к раковине. Принялась за мытьё скопившейся за день посуды, старательно делая вид, что меня не задели его слова. Когда убирала одну из тарелок, рука Расмуса легла на моё запястье, останавливая.

– Агата, – тихо сказал он за моей спиной, – Прости. Я опять нагрубил…

И я взорвалась.

– Знаешь, ты прав, – резко развернувшись, вскипела я, – Да, я идиотка. Идиотка, потому что не думала о том, что надо предохраняться. Идиотка, потому что не сказала тебе о ребёнке. Идиотка, потому что вообще позволила себе влюбиться в тебя, хотя ничего о тебе не знала. Я непроходимая дура, потому что надеялась, что тебя забуду, но у меня не выходит, – вскинув руками, я отступила на шаг и упёрлась пятой точкой в столешницу, – Хоть ты тресни – не выходит. Что в тебе особенного? Наглый, и глупый, и постоянно издеваешься…

Договорить свой монолог я не успела, потому что его руки сгребли меня в охапку и губы накрыли мои – заставив замолчать. По телу пробежала жаркая волна, ноги подкосились, и я вцепилась в первое, что попалось под руки – его футболку. Сжала ткань пальцами, почувствовав его руку на своём затылке. Всхлипнула, когда он прижал меня к своему телу – по—прежнему сильному и горячему.