Челси Файн - Лучший вариант расставания (ЛП)

Леви.

P.S. У Сары дела хорошо. Она по вам скучает.

Я нажал кнопку «Отправить» и ощутил давно забытое чувство. Надежду.

Пикси

Я смотрела на тюбик красной краски. На улице бушевала стихия. И внутри меня проснулось нечто дикое и бесстрашное. Это нечто хотело выбежать в ночь, кожей ощутить бурю, дрожать от раскатов грома, чувствовать тяжесть мокрых волос.

Вот почему в такую погоду рисуется лучше всего.

Я не рисовала в цвете с прошлого года. Просто перестала... чувствовать цвет. Но несколько дней назад внутри меня что-то проросло. Пришло в движение. Требовательно подняло голову. И я больше не могла это игнорировать.

Поэтому я обшарила множество запечатанных коробок, перебирая вещи, пока не нашла цветные краски. Затем включила на полную мощность «Florence + the Machine» и встала перед чистым холстом, понятия не имея, что хочу нарисовать.

Я снова перевела взгляд на краски.

Красный. Слишком громко. Страстно. Неизбежно.

Я перевернула тюбик и полностью его выдавила на холст. Вот он. Красный.

Затем я просто погрузила в него кисть и... вот же черт.

Я подставила руку, брызнула в ладонь краску и размазала все это по полотну. На белом все мазки казались грубыми и неправильными. Порочными. Уголок моего рта пополз вверх, я выдавила в ладонь еще больше красной краски и начала размазывать ее по всей поверхности рисунка, пока тот не превратился в мешанину красных мазков.

Когда красный закончился, я схватила тюбик голубого цвета и наполнила руки цветом мира и спокойствия, который стала размазывать поверх того, что уже было.

Затем зеленый. Жизнь. Начало. Исцеление.

И желтый. Счастье.

Фиолетовый. Надежда.

Цвета въедались в мои глаза до тех пор, пока я не перестала представлять без них окружающий мир. Мое сердце обратилось в огонь, будто раньше оно было заморожено, а оттаивать начало только сейчас... Бог мой, я стала возвращаться к жизни.

За окном звучали раскаты грома, а я водила рукой по цветным кляксам. Это было безумием, как снаружи, так и внутри. И этим оно и было прекрасно.

А затем я услышала как включился телевизор в комнате Леви.

Леви

Я смотрел телевизор и пытался не думать о том, во что одета девушка за стенкой во время рисования. Я точно знал, что она делает, так как из комнаты Пикси доносились песни «Florence + the Machine». С точки зрения моей соседки эта музыка определенно подходит для рисования.

Она трижды ударила в стену и закричала:

— Сделай тише!

Я убавил громкость на два деления.

Еще удары.

— Еще тише!

— Эй! Сквозь твой долбеж и телевизора-то не слышно, — крикнул я.

— Р-Р-Р!

Победа была за мной.

Я снова стал смотреть шоу, но отвлекся на завывание ветра за окном. Кажется, грядущий день грозил мне полномасштабной уборкой во дворе.

Внезапно электричество вырубилось, и я стиснул зубы.

Пикси.

В грозу? Серьезно?

Я вышел из комнаты и направился в коридор. Мной скорее владело веселье, нежели злость, но, тем не менее, последняя тоже присутствовала.

Меня удивили две вещи.

Первая — невинное выражение лица Пикси в сером свете Луны, почти скрытой за тучами.

Вторая — на ней ничего не было.

Не совсем, но все-таки. На Пикси была просвечивающая майка и трусики, которые оставляли мало простора воображению. Но с тем же успехом она могла бы быть и голой, потому что все, что видел я — покрытую краской голую Пикси.

— Какого ЧЕРТА ты делаешь? — взорвалась она, и несколько смутилась из-за отсутствия на ней одежды, равно как и я. — Как ты смеешь запросто сюда врываться?

Я усмехнулся:

— Может быть по той причине, что ты вышибаешь пробки, когда вздумается?

— Я не вырубала электричество.

— В следующий раз просто пригрози, и я выключу этот долбаный телевизор, лишь бы только не выходить на улицу.

Она сделала ко мне несколько шагов и остановилась прямо передо мной.

— Я. Не вырубала. Электричество.

Комнату озарила вспышка, и окна задрожали от очередного раската грома. Вот тогда я и понял, что это гроза вырубила свет. А не Пикси.

Черт. Я почувствовал себя идиотом.

Она смотрела на меня, и даже в тусклом свете было видно, что на лице у нее написано... желание.

Я должен был уйти. Сейчас же. Правда должен был.

Но глаза Пикси были прикованы ко мне, и она стояла так чертовски близко, что, казалось, во мне не осталось никаких других чувств, кроме желания, потребности, жажды и всех остальных врожденных мужских прелестей существования.

Но я не собирался ее целовать.

Нет.

Если я ее поцелую, пути назад не будет. Если я ее поцелую, я ее коснусь. А если я ее коснусь, то убью любого парня, который сделает то же самое, и это будет невероятно отстойно.

Но мой мозг, сердце и тело хотели одного. Что за черт, такое раньше вообще случалось?

Это же Пикси. Я не должен был ее хотеть. Я ее не заслуживал. Я не должен... и не буду.

Пикси

Леви смотрел на меня с такой жаждой во взгляде, и я тоже никогда ничего так отчаянно не желала. Мы стояли лицом к лицу и просто дышали. Вдох. Выдох. Жизнь входит. Жизнь уходит.

Мои руки были разукрашены во все цвета радуги. Я стояла перед ним, и краски капали на пол, на голые ноги и стопы.

Комнату на мгновение осветила вспышка света. На наших обращенных друг к другу лицах, было написано желание. Я видела в его глазах нерешительность, борьбу нужды с потребностью, противостояние, в котором мы раз за разом оказывались в проигравших целый год.

Я нерешительно приблизилась. Еще шаг. А затем сдалась на милость чего-то дикого в своей душе и поцеловала его.

Я прижалась к его телу, губами к губам, касаясь руками его кожи. Я хотела его. Нет, я нуждалась в нем, а он — во мне. Мной двигала не только страсть, но еще и жизнь и исцеление. Мы были вместе. По стеклу и земле стучал дождь, точно живой.

Он поцеловал меня в ответ, и ничего больше не смогло бы нас разлучить. Печаль, боль, потеря и сожаления все еще были с нами, они нас окружали, но не могли пробиться сквозь стену, которая выстроилась еще десять лет назад. Дружба. И любовь.

Наши губы двигались в синхронном ритме, он обвивал руками мое тело, крепко меня удерживая, даруя мне свободу. Его язык проник в мой рот. Горячее дыхание, вырвавшееся из его груди, обожгло меня изнутри. Наши языки встретились и сплелись в безумном танце.

Я схватилась за его плечи, желая обхватить его и окончательно в нем раствориться. Его руки сомкнулись вокруг моей талии под майкой, прижались к моей спине. Я чувствовала касание каждого его пальца, обнаженную кожу моих бедер и спины клеймили словно вырывавшиеся из них крошечные язычки пламени.

Когда наши поцелуи стали более рваными и отчаянными, я поднялась на цыпочки, погружая руки в его волосы, и впервые в жизни пропустила их сквозь пальцы. Чувство скольжения локонов по коже оказалось на удивление интимным. Он переместил руки под моей рубашкой на чувствительную кожу живота. Казалось, каждая мышца моего тела сжалась от напряжения, и я простонала ему в рот. Я хотела выгнуть спину как можно сильнее. Хотела влезть ему под кожу.