Элин Хильдербранд - Босиком

По дороге домой Мелани сказала Питеру, что этот вечер измотал ее, что ей было не особо весело, возможно потому, что там не было Вики и Теда.

— Жизнь слишком коротка, — добавила Мелани. Она говорила это теперь всякий раз, когда думала о Вики.

Питер рассеянно кивнул; Мелани так часто произносила эту фразу, что она потеряла свою силу. Но Мелани настойчиво повторяла эти слова: жизнь слишком коротка для того, чтобы постоянно томиться, переживать, хотеть чего-то. Ждать, пока что-то произойдет.

На первом выезде с трассы I-95 было сильное движение, Питер выругался, и они замедлили ход.

«Сейчас самое время», — подумала Мелани.

— Мне кажется, нам нужно попробовать еще раз. Еще один раз.

Она с замиранием сердца ждала его реакции. Он вообще не хотел бороться с бесплодием. В этом было что-то искусственное, неестественное. Мелани делала это уже не раз и не два, все время обещая, что очередная попытка будет последней. А потом, несколько недель назад, она действительно, действительно дала обещание; они с Питером заключили договор из нескольких пунктов, скрепив его практически первым за год спонтанным занятием любовью. Потом Питер говорил о путешествии к Большому Барьерному рифу — только они вдвоем. Они остановятся на каком-нибудь курорте, куда не пускают с детьми.

Мелани была готова к тому, что Питер будет раздражен, когда она в очередной раз поднимет этот вопрос; она была готова даже к его злости. Но Питер лишь покачал головой и, опустив глаза на панель приборов, сказал:

— У меня есть другая женщина.

Мелани понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что он имел в виду, говоря эти слова, но, даже осознав очевидное, она все равно сомневалась.

— Другая? — переспросила она.

— Да. Фрэнсис.

— Фрэнсис? — Мелани посмотрела на Питера. Он выпил несколько бутылок пива на пикнике. Он что, пьян? Может, ему вообще не следовало садиться за руль? В его словах не было никакого смысла.

— У тебя роман с Фрэнсис? Фрэнсис Диджитт? — Мелани могла представить Фрэнсис только такой, какой однажды ее видела, — в красных нейлоновых спортивных шортах и белой футболке, которая гласила: «Бешеная река, проплыви по ней, если кишка не тонка». Фрэнсис Диджитт было двадцать семь лет, у нее была короткая стрижка, и она увлекалась такими видами спорта, которые все называют экстремальными, как, например, альпинизм или катание на лыжах в удаленной неприспособленной местности. Фрэнсис сделала хоумран в софтбольном матче и пробегала через базы, подняв вверх кулак, словно шестнадцатилетний парень.

— У тебя роман с Фрэнсис?

— Да, — сказал Питер.

Да, у них был самый грязный вариант офисного секса — в платяном шкафу, в пустых туалетах после рабочего дня, на его столе за закрытой на замок дверью, на его вращающемся стуле, — Фрэнсис задирала юбку и садилась на него, широко расставляя ноги.

Когда тем вечером они приехали домой, Питер перебрался в комнату для гостей, пока Мелани лежала в ванне и плакала. Питер не уехал из дому — он говорил, что не хочет этого, а Мелани не могла заставить себя этого потребовать. Они спали под одной крышей, в разных комнатах. Он не хотел разрывать свою связь с Фрэнсис Диджитт, не сейчас, говорил Питер, но, может, когда-нибудь. Для Мелани это было настоящей пыткой. Она любила мужчину, а он использовал ее сердце для учебной стрельбы. Обычно Питер приходил домой на ночь, но иногда он звонил и говорил, что «останется в городе» (что означало, и Мелани оставалось лишь признать этот факт, что он останется с Фрэнсис Диджитт). Питер вымотал Мелани; он знал, что у нее не хватит смелости развестись с ним и забрать его деньги, к чему все ее побуждали.

Когда Мелани начало тошнить, она не удивилась. Сильный эмоциональный стресс, подумала она. Депрессия. Еда не задерживается внутри. Стоило Мелани подумать о Фрэнсис Диджитт, как ее тошнило. Она была истощена и спала по три-четыре часа после обеда. Гормоны так влияли на ее цикл, что Мелани даже не заметила, что у нее не начались месячные. Но потом грудь начало покалывать, она стала болеть, запахи кофе и свежего настоя шалфея, которые всегда нравились Мелани, теперь вызывали у нее тошноту. Она поехала в аптеку за три города от Дэриена, где никто ее не знал, и купила тест.

Беременна.

Конечно, подумала Мелани. Конечно, конечно. Она была беременна, теперь, когда это уже не имело никакого значения, когда вместо радости это открытие вызывало боль и осложнения. Мелани никак не могла решиться рассказать об этом Питеру. Каждый раз, когда она смотрела на него, ей казалось, что эта новость сейчас так и попрет из нее. Ей казалось, что он достаточно проницателен для того, чтобы и самому это заметить, — потому что она бежала в ванную, когда ее тошнило, потому что она все время спала. Но Питер то ли не замечал эти очевидные симптомы, то ли считал, что все это мелодрама, вызванная сообщением о Фрэнсис Диджитт. Мелани решила, что не будет говорить Питеру, — она это твердо решила, — пока что-нибудь не изменится. Она хотела, чтобы Питер бросил Фрэнсис Диджитт, потому что любит ее, Мелани, а не из-за того, что она ждет ребенка. Ребенка. Их ребенка. После многочисленных попыток, после уколов, таблеток, лечения, подсчета дней, секса по расписанию это случилось само собой. Даже Питер будет поражен, даже он вскрикнет от счастья. Но Мелани пока не могла обнародовать эту новость. Беременность — это единственное, что у нее было; это все, что у нее осталось, и она не хотела этим делиться.

Так что… нужно было уехать из города. Поехать с Вики — и ее сестрой, Брендой, — на остров в тридцати милях от города, к морю.

Мелани не предупредила Питера о своем отъезде; он не узнает об этом до семи часов вечера, пока не найдет ее записку в конверте, пришпиленном к двери в прихожую. Он будет потрясен ее отъездом. Он поймет, что сделал ужасную ошибку. Зазвонит телефон. Может быть. Он попросит ее вернуться домой. Может быть.

Но, может, Питер обрадуется, что она уехала. Почувствует облегчение. Может быть, он решит, что отъезд Мелани — это большая удача, и пригласит Фрэнсис Диджитт переехать к ним в дом и заботиться о саде.

Одной плохой мысли было вполне достаточно. Мелани побежала в совместную ванную и вырвала горькой зеленой желчью в туалет, который был запачкан мочой, потому что Блейн еще не научился вытирать сиденье. Мелани набрала в руку воды и ополоснула рот, взглянув на свое отражение в зеркале с коричневыми пятнами. Даже зеркало имело нездоровый вид. Она ступила на неустойчивые весы, которые стояли в ванной; если они показывали правильный вес, то она потеряла три фунта с тех пор, как узнала о своей беременности. Она ничего не могла удержать внутри — ни имбирный эль, ни тост, но продолжала в том же духе, ела и рвала, потому что была голодна, ненасытна и не могла не думать о своем ребенке, проголодавшемся и обезвоженном, ссохшемся, как кусок вяленой говядины.