Алёна Лепская - Рок, туше́ и белая ворона.

― Это что… Сэлинджер? ― как-то неясно спросил Раф, ― «Над пропастью во ржи»?

Его лицо носило маску неясного смысла. Тот тип взгляда, когда непременно хочется узнать о чём, чёрт побери, он думает.

― Верно, ― кивнула я, ― «Над пропастью во ржи». Знаешь, что это такое? Жить, зависнув над пропастью в грёбанной ржи? Когда твоя собственная улыбка причиняет боль, и ты до смерти хочешь быть как все, вот только не можешь ничерта.

Он так и не ответил мне, ожидая видимо, ответа от меня. Я лишь сказала:

― А, вот я знаю каково это, Раф.

Он покачал головой.

― А ты не пробовала, просто жить в свое удовольствие?

Я вспыхнула возмущением от его слов.

― А ты не пробовал не быть занозой в заднице, с комплексом Бога? ― выплюнула я язвительно.

Ему не в жизнь не понять, почему всё мои попытки, так сказать почувствовать вкус к жизни только в том и заключаются. В том, чтобы заглушить то, что мешает его чувствовать. Есть эйфория, есть апатия. Взлёты и падения. А я где-то посередине. От катарсиса до депрессии, за пару мгновений. Стоить только сделать неверный шаг и я уже лечу с вершины, на которую взобралась… Надо ли говорить, что это плохо заканчивается? Но другого не дано.

Я опустила глаза, видя, как в периферии зрения, крайне сосредоточенно за мной наблюдал Раф.

― А вообще, ты знаешь, это странно.

― Да, неужели? ― повела я бровью и медленно подняла на него взгляд, ― Знаешь, как-то не думала об этом. Хорошая версия. Многое объясняет. ― процедила я сквозь зубы. Конечно чёрт побери, это странно! Я бы даже сказала, что он здорово приуменьшил!

― Нет, это понятно, ― вздохнул парень, он на мгновение замер взглядом в моих глазах, ― Я о том, что… ты что помнишь дословно каждую книгу, которую когда либо читала?

― вымученно скривился Раф, ― У тебя что память фотографическая?

Прямо сейчас, он настораживал меня. Не слишком ли много, он знает обо мне? Кажется, он выбрал чертовски неудачное время до меня докопаться. Это было… фрустрирующе. Что, чёрт возьми, вообще это было, а? Галлюцинации. Но я же пью свои дурацкие таблетки! Неужели этого мало! Может это не было бредом, может всё же, память? Далеко не каждый человек, имеет хотя бы треть тех навыков и знаний, которыми обладаю я. Но толку-то от этих знаний. Бабушка всегда говорила отцу: стремись к мудрости, а не к знаниям. Знания ― это прошлое. Мудрость ― это будущее. У меня нет будущего. Эта пропасть не точка на карте. Она во мне, в моей дурацкой голове. Я и есть эта самая пропасть. А дальше-то что? Всё! Коллапс! Конец прогресса. Полный апофеоз сознания. Как итог: свернутая система. Анабиоз. Впавший в кому разум с минимальной жизнедеятельностью и метаболизмом, который может существовать в таком состоянии сколь угодно долго. Вечно! Я ненастоящая, фальшивая. То, что видят во мне ― это искусственный собирательный образ, только осколки чужих индивидуальностей. И больше ничего. Мне нечего сказать. Нечего спросить. Я своего рода реакционер. Я только реагирую на то, что говорят другие. Я не думаю. Не могу думать, мысли просто убивают меня. Я могу маниакально целеустремлённо верить в чудо, но с ещё большей силой, отрицать и ненавидеть. Порой одновременно, и эта неопределённость в конечном итоге, догоняет меня и я впадаю в безнадёжное отчаяние, на фоне своей слабости и абсолютной бесполезности, это поглощает меня со скоростью чёртовой пули. Эта пуля пасёт меня всюду.

Он отстранился и надолго замолчал. Я услышала шорох падающей на пол ткани и шумный ошеломлённый вдох. У меня даже не было сил его останавливать, я лишь тяжело сглотнула. Он этого не поймёт.

Встывший в пространство парень, медленно склонил голову чуть влево. Он пробежался изучающим взглядом вдоль полотен. У меня дыхания сбилось, от вида собственных полотен. Он не поймёт такого творчества, оно слишком страшное, мрачное, безобразное. Тёмные, авангардные полотна, изображали души горящие на кострах и изломанные тела в окружении монстров. К остальным вдоль стены была приставлена моя последняя картина маслом, фрагмент которой я фотографировала с утра, для Тёмы. Белая эфемерная фигура ангела, с опущенным мечом, стоящая на раскалённых углях, в плену терновника и огня. Оружие, руки и ноги оплетены терновником, впивающимся до крови, и языками пламени ― оковы удерживающие, не позволяющие взмыть ввысь. Голова упущена, крылья, распахнуты, устремляясь кончиками белых перьев к высшей точке. Ангел, в окружении тёмных фигур, как между двумя войсками, затемнен к низу как и вся композиция. А кверху стремящаяся к высшему свету переливов звёзд.

Раф неспешно подошёл ко мне, останавливаясь очень близко от моего лица. Мое дурацкое сердце глухо и болезненно застучало в груди. Я уставилась на его браслеты.

― Что с твоими руками? ― спросила я резко и посмотрела ему в глаза.

Его лицо приобрело крайне растерянное выражение.

― Могу задать тебе тот же вопрос. ― смотря на мои руки, он вплёл свои пальцы в чёрные волосы. Кожа загорелась под его взглядом, и я не знала, как на это реагировать. Я могла только держать всё это внутри. Плохо. Это кончится плохо. Этот разговор, он, я, всё. Нереально синие глаза смотрели на меня вечность, прежде чем он мягко обхватил меня за подбородок и спросил:

― Что ты собираешься делать дальше?

Меня пробрало дрожью, до самых мизинчиков на ногах.

― Если ещё хоть кто-нибудь задаст мне этот вопрос и, клянусь, я закричу. ― пробормотала я без энтузиазма.

Усмехнувшись, он заправил прядку мне за ухо, посылая дрожь и огонь в точке соприкосновения с моей кожей. Было в нём что-то ещё, что я никак не могла расшифровать. Что-то тщательно скрытое от постороннего взора. От чего кровь одновременно кипела и стыла, что-то очень страшное и очень манящее. Моих ушей коснулся слишком громкий топот, и дверь распахнулась, являя Солу. О, чёрт.

Раф опустил взгляд, в уголке его губ играла усмешка. Он отстранился и пересёк чердак, чтобы выйти за дверь. Сола проводила его тяжёлым взглядом… За взгляд, который она метнула в меня, в средневековье сжигали на костре.

― У тебя пять минут, ровно пять минут на то, чтоб объяснить мне, что происходит. И только попробуй мне сказать о чём я!

Деваться некуда, рассказала по порядку, начиная с вечеринки, поцелуя и заканчивая сегодняшним днём. Я говорила и не слышала саму себя. До Солы так и не дошло, что в большинстве своём, я ― это не я. Это терапия, таблетки, что угодно ещё. Вся моя жизнь не больше чем долбанная мимикрия ― дилогия бесконечной казни египетской.

Я отталкиваю от себя людей, убеждаю сама себя, чёрте в чём вообще, и терплю разочарования, потому что не умею по другому. Бабушка говорила: «Прежде чем любить, научись ходить по снегу, не оставляя следов.» А Рейвэн была далеко не глупой женщиной. Я не умею любить. Для меня любовь и боль ― форма, совокупность, и следствие, одного и того же чувства. И существует только одна единственная проблема, связанная со мной ― влюбиться в меня. Если меня не понимают ― это, не проблема. Если я вывожу из себя, бросаясь громкими нелестными словами ― тоже не беда. Самое дерьмовое ― это влюбиться. Вот она ― проблема. Для меня выражение от любви до ненависти, один шаг ― имеет буквальное значение. Я ― это человек, который по щелчку пальцев, может соорудить у себя в голове логическую цепочку из иллюзий, заблуждений и прочих мнимых инсинуаций, и захотеть из-за неё немножечко сдохнуть. Так о чём тут чёрт побери можно говорить? У меня непростое прошлое и у меня нет будущего, потому что я даже не помню событий дней минувших. А то что помню, сводит меня с ума и я начинаю стремительно деградировать внутри своей дерьмовой плюралистической системы, под тяжестью долбанной драмы. И в конечном итоге какой ни будь док, тратит своё драгоценное время, воскрешая меня. Снова.