Алёна Лепская - Анафема в десятый круг

Я ушёл в ванную, и смыл кровь со своих рук. Я заприметил осколок зеркала на полу. Но она уж точно не случайно порезалась. Я понимал это, как и то, что просто не выдержу, напряжения, скопившееся за последние несколько дней. Одна капля, последняя, в этот сумасшедший океан и всё…

― Ложись спать, я уже ухожу. ― завязывая пояс халата, заявила она, когда я вернулся в комнату.

― Что? ― уставился я на Вику. ― Куда это?

Я бросил взор на циферблат часов на тумбе, подсвеченный зелёным фосфором, и подступил к двери. Я защёлкнул замок. Это точно не то, что случится сегодня, сейчас в пол четвертого по полуночи.

― Спать, к гостевую комнату, ― устало пробормотала она, убирая жестяную коробку обратно в ящик стола, ― Полагаю, так будет лучше. Думаю тебе нужно прийти в себя, да и мне пожалуй тоже не помешает.

― Для этого не нужно никуда уходить, ― заявил я скрестив руки на груди. Её подбородок вздернулся, стыд и вина в её глазах, пересилили и печаль и гнев.

― Я так не думаю.

Моё сознание, психика, сердце, всё ― разрывавшееся от разочарования, дрогнуло от всего этого дерьма.

― И не надо смотреть на меня вот так. ― прошипела она ядовито, ― Я не нуждаюсь в твоём хреновом сожалении!

Если бы сейчас здесь присутствовал мой брат, и это была бы не Вика, а какой-нибудь иной своего рода суицидник, нарвавшийся на неприятности в моём лице; Яр бы многозначительно присвистнул, и с опаской покосился бы на меня. Ведь все копившиеся с самого начала нашего знакомства, переживания и стенания, сплелись в моей груди в один болевой узел, и я взорвался:

― Тогда какого же чёрта ты вообще хочешь?!

Отстраненно взглянув на меня она развела руками, в скучающе-высокомерный манере.

― Ну, кроме прочего, чтобы ты понял наконец, что всё это я ― та самая, которой ты так восхищался и никак не мог насытиться. Та самая, к которой тебя так неудержимо тянуло, не смотря на страдания в больным драматичным дерьме день ото дня. Та, которую ты хочешь… и если тебя это в самом деле цепляет, то, думаю тебе стоит знать, что ты конечно же извращенец Гордеев.

Её глаза были мрачными, и она отвернулась от меня. Господи, её самооценка была ужасной. Почему она не видела себя такой, какой её видел я? Я видел её исключительной, и не смотря на то, что происходящее с ней было тяжёлым и запутанным, происходящее между нами было очень страстным и по-настоящему удивительным. Как она не может понять, какой полной она делает мою жизнь, просто присутствуя в ней? В моей жизни больше не будет кого-то, кто раскрасит её так ярко, как это делала она. Я абсолютно уверен в этом.

Однако так же уверен я был, когда думал, что она была счастлива. Думал, что делаю её счастливой. Но сейчас мне было очевидно, что мания к самоповреждениям приносила ей гораздо больше удовольствия, чем я. Было нечто большее в этом, нежели просто боль. В этом было что-то действительно эгоистичное и страшное. Это разбивало меня. Все чёртовы маски были сорваны и вместе с сорвавшимися нервами полетели в пропасть.

― Ты несешь полную ахинею. ― я приблизился к ней, вплотную,― И ты полностью пересекла черту, Вик.

Мое тело проснулось от её близости. Физическое возбуждение, которое я испытывал, переплелось с гневом в странное сексуальное влечение к ней, и запутало мой мозг к чертям. Мне стало трудно соображать. Я чувствовал, как мое сердце бьется о грудную клетку, и как тяжело мне приходилось дышать, пока мы были так близко, что слегка касались друг друга. Её грудь задевала мою, я мог ощутить запах меди крадущийся сквозь сладкий аромат исходящий от неё.

Было во мне что-то такое, что заставило её смениться в лице. Клянусь, я внутренне запнулся. Никогда я не видел такого выражения на её лице. Никогда прежде, так ярко. Она боялась меня прямо сейчас, боялась по настоящему, это отчётливо было отражено на её лице и в её глазах. Её взгляд панически заметался, и тяжело сглотнув она впервые, попятилась от меня, попятилась в истинном страхе.

Я почувствовал, как по телу прошла нервная восторженная дрожь ― словно от раската мощного грома, и маленькая молния ударила прямо в меня, проходя сквозь меня прямо по позвоночнику. Я вспыхнул, ярче сухого пороха в ночи. Меня потрясла сила этого чувства ― чистой эмоции, нетривиальной, незатасканной эмоции. Вкусив её однажды, все остальные эмоции кажутся пресными.

Вот оно. Вот что я всегда жаждал почувствовать, правда это никогда прежде не вселяло в меня странного чувства, нового, словно эмоциональная связь с другим существом. Я пробовал играть, быть добрым или злым, пробовал понять или отвернуться, дружить или ненавидеть, говорить, молчать, запугивает, жертвовать, причинять боль или удовольствие, по этому кругу можно ходить бесконечно долго, только все это было бесполезно.

Без одной значительной ремарки.

Страх.

Я чувствовал ее страх каждой клеточкой своего тела, словно электрический гул проносился в моей крови мёртвой петлёй, пикировал вниз и тут же возносился ввысь, как и в самый первый раз, и я не просто чувствовал её страх.

Я жил.

Да, я жил этим чувством, дышал им. Мне хотелось испытывать это снова и снова, мне казалось, что иначе это желание сожрет меня заживо.

Я подался вперед, и перехватил её без колебаний. Она содрогнулась, я лишь оттащил к кровати, грубо сбросив на перину.

― Я предупреждал тебя, Вик? Говорил не играть и лгать? ― зловеще прошипел, и это был не я. Зверь говорил во мне, и он жаждал власти и крови.

― Какого ты…― девушка осеклась, и медленно отползала назад, пока не вжалась лопатками в кованную спинку кровати.

― Да, мышка… ― я неуловимо приблизился, низко нависая, едва касаясь её тела своим, скользя поверх неё, ― А, это ― я. ― от низкого, какого-то нечеловеческого тембра моего голоса, Вика изумленно повела бровью, смотря на меня так словно у меня вдруг выросла вторая голова. Я запустил пальцы в растрепанные белые кудри и потянул на себя, удерживая надёжно и сильно, но не причиняя боли.

― Ты хоть на секунду представляешь, как близок я к тому, чтобы оторвать тебе, нахрен голову, за это? ― кивнул я коротко на её перевязанную руку. Она молча наблюдала за мной, отчаянно стискивая зубы. И вокруг, не было никого, кто мог бы спасти её от вскипевших чистейших видов животной ярости и тоски.

Вика замерла, лишь вздрагивая всем телом, бледнея толи от страха толи от злости. Она завертелась, лихорадочно, ища пути к отступлению. А самое страшное заключалось в том, что я полностью лишился всего человеческого. Перед испуганной девушкой явился «Зверь», рассвирепевший, уже почувствовавший запах крови и ужаса, а потому хмельной от её медно-сладкого запаха.

― Раф… ― настороженно прошептала девушка. В таком состоянии она клянусь, еще никогда меня не видела. Казалось, стены сейчас начнут плавиться ― столь жгучую ярость я генерировал.