Ольга Фост - Скворцы

Только бы не завыть, только бы не завыть — нельзя будить Алю, нельзя, нельзя кричать… тише, тише… Лиса медленно-медленно скорчилась на полу, прижала кулаки к лицу, ко рту, замыкая себя. Стиснула зубы и замерла.

А из самых глубин существа уже поднималась волна — и не было такой силы, что могла бы её остановить. Волна вздымалась — пронзительно-белая, она гудела набатом и полнилась, росла… Ещё немного, и вырвется она на свободу и сметёт с лица вселенной весь этот мир — жгучая, бескрайняя, необоримая. Не будет иной власти, кроме её власти, и правды иной не будет, кроме той, что принесёт эта волна.

Лиса выпрямилась и огляделась. Рыжая занавеска на окне. Плакаты. Стол и колокольчик над ним. Ворох кассет. Тетрадь возле. Магнитофон раззявил пасть в ожидании новой музыки. Всё, как прежде. И всё — не так. Через прорехи в стенах пронзительно несёт леденящей сыростью, и тянутся с той стороны жадные щупальца пустоты.

— Здесь тебе хода нет! — и хозяйка шагнула вперёд, заслоняя собой дом.

Она ступила на берег родной реки. Поодаль, среди чёрной жухлой травы, виднелись остатки деревянного мостка. Тихо и тонко перестукивались оголённые ветви прибрежных ив, да звенели верные родники. Лиса чуть обернулась — где-то там, за плечом, тёплой звёздочкой светилось окно. Мысль потянулась туда, чтобы утешить потревоженный сон сестры. Та перевернулась на другой бок — ей снились тропинка в лесу, цветок на обочине, но почему-то нельзя, нельзя на него смотреть, ни за что нельзя отпускать руку того, кто ведёт по тропинке. Аля сжала пальцы и плотнее сомкнула веки.

Хорошо.

А теперь…

Лиса опустилась на колени. Не обращая внимания на тут же охвативший её холод, она потянулась сквозь осклизлую ледяную траву к земле. Добралась, вонзилась ногтями в стылую корку. И ещё, и ещё… Вот, сжала в горячих кулаках холодные комья.

— Заклинаю тебя, матушка, заклинаю, — прошептала ласково в пряно пахнУвшую навстречу сырость, — детям нужны отцы. Хватит нам сиротеть, хватит вдоветь матерям. Наших отцов не вернёшь, но впредь — довольно уже. Помоги — и брата вернуть.

Прижалась лбом к рукам и закрыла глаза.

Сколько столетий промчалось над ней — она не считала. Сколько переменилось созвездий — не ведала. Только слышала согласный перезвон родников да чуяла, как дышит под пальцами земля.

Вдруг всё стихло — и настал её час.

Она встала на высоком холме. Окрест, сколько хватало глаз, царила багряная мгла. Слева медленно текла бесконечная река, и бескрайним казался угольный гребень леса, вцепившийся в пепельные космы туч. В руке хищно блестел лезвием узкий чёрный нож. Всё ясно — где она и зачем.

А впереди, на дороге — две скомканные машины, бордовая и чёрная. У обочины — две белые, обе с крутящимися мигалками. В неверном их свете пятна на мокром асфальте казались лиловыми, и тени метались по земле и деревьям.

Лиса всмотрелась. И увидела.

— Эй, ты, — негромко окликнула она едва приметную за электрическим блеском тень и взглядом прижала к земле. Тень дёрнулась, хотела было растаять, да не смогла.

— Брата я тебе не отдам.

В ответ раздались скрежет и ухающий хрип. Внимательно выслушав эту гнусь, Лиса усмехнулась:

— Нет у тебя больше власти над нами. Хотела нашей крови? Так на, подавись!

И с коротким резким выдохом полоснула себя ножом по ладони. Ледяной болью пронзило всё тело, но Лиса сумела поднять ладонь чашей вверх, а когда наполнилась чаша — что было силы швырнула в обречённо замершую тень алые раскалённые брызги. Распались линии судеб. Оборвались линии сердца. И пресеклась линия жизни.

Содрогнулась багряная мгла, дрожь пробралась до самого дна реки, захлестнули волны чёрный лес, и прочь смело ветрами стылые тучи. И скрутило от жара человечьей любви порождённую человеческой злобой тварь, и корёжило, и ломало. И перемололо — в небыль.

Высоко-высоко плывут туманные огни, и холодно, очень холодно. Как холодно и как пусто вокруг, и надо уходить отсюда, но я так устала. Какой длинной была эта дорога, и как хочется покоя и тишины. Не хочу уходить. Оставьте меня тут. Сашка, родной, оставь меня, иди же, иди… тебя Алька ждёт. Как хочется спать.

А вокруг какие-то голоса, спорят будто. Вот баритон того водителя, с которым мы ехали, вот кто-то пожилой с юным спорит, не пускает его куда-то. Какой строгий голос у этого пожилого. Но как же хочется спать.

Ну, хоть капельку тишины — и уснуть!

— Пусти, это моя невеста! — кричит юный звонко, яростно, как только и может кричать отчаянная и отчаявшаяся молодость.

— Ну, бери, коль донесёшь, — усмехается в ответ пожилой.

Это было последнее, что слышала Лиса, прежде чем провалиться в долгожданный… покой… покой…

Покой.

Сашка вдруг понял, что у него уйма времени. Просто немыслимо много времени — целая вечность. Он ещё совершенно спокойно успевает выправить руль и поддать газу, чтобы уйти от столкновения со встречным жигулёнком.

Мелькнул тёмно-красный борт, заматерился клаксоном в пространство — и опять наступила тишина.

В сумрачной предрассветной мгле Кирка насчитал четыре километровых отметки, а потом очень спокойно произнёс:

— Давай, сменю.

Скворцов кивнул, припарковался к обочине. Они вышли из машины, оба ещё бледные и хмурые. Кирка достал папиросы, предложил Сашке. Тот не отказался. Но то ли папироса застряла в пачке, то ли узкий был надрыв в коробке… в общем, пришлось Коту самому выковыривать, за двоих.

В полной тишине прошли минуты перекура, а потом, так же молча, Сашка протянул другу ключи от «Мерседеса».

Они ввалились в дом, зычно окликая подруг, любимых и сестер не только во Христе. Странно — их никто не встретил, кроме сонного Чертяки, который выглянул из Олесиной спальни, хмуро дёрнул усом и промяукал о том, как охота поесть.

Так, куда девчонки-то подевались? Ну ладно, Лиса барышня свободная и может себе обретаться, где угодно. Да и то, это ещё большой вопрос. Но Аля-то, Аля — замужняя дама! Значит, должна ждать мужа, тем более, что выходной у неё нынче. Уж не случилось ли что?

Заворочался ключ в замке. Сашка кинулся к двери, распахнул.

— Алька! — выдохнул счастливо. И осёкся. Любимое лицо — такое бледное, усталое.

— Ты как? — спросили они с Котом в один голос.

— Да в порядке я, — успокоила их Аля. — Угрозы выкидыша больше нет, но вот…

Сашка не дал ей договорить, обнял молча, да так и замер.

И она глухо проговорила ему в грудь:

— Леська…

И ребята узнали. Накануне вечером Олеся опоздала на электричку и поехала с частником. А дороги-то скользкие — и машина не вписалась в поворот. Водитель цел… основной удар пришёлся с другой стороны.

— Лёшка видел аварию, это недалеко от станции случилось, где он Лиску ждал. Он-то «Скорую» и вызвал — когда ещё не знал, что там — она. С таксофона позвонил — и побежал туда.