Дана Хадсон - Вспомни меня!..

Если ей и не понравился его неурочный визит, она ничем не выдала своего недовольства. Виконт отметил про себя, что в деревне нравы куда проще, чем в Париже. Встав рядом в почти неприличной близости, так, что ощутил исходящее от нее ее нежное и свежее благоухание, так не похожее на резкие ароматы придворных дам, заглушающих запах пота и испражнений неимоверным количеством духов, спросил:

— Вы хорошо знаете своего отца?

Николь с недоумением посмотрела на настойчивого гостя. Что ему от нее нужно? Ответила подчеркнуто неохотно, чтобы тот осознал неуместность своих неприличных вопросов:

— Я его не видела ни разу в жизни. У него есть законные дети. Я ему ни к чему.

Вдохнув ее аромат затрепетавшими ноздрями, от которого у него слегка закружилась голова, виконт с нарочитым равнодушием поправил:

— У него остался только один сын. Вся его семья вместе с женой умерла от оспы два года назад. Сам маркиз с сыном спаслись потому, что были в это время во Фландрии.

Немного помолчав, Николь признала:

— Я этого не знала. Мне никто ничего о маркизе не говорит. Да и какая мне разница?

Улыбнувшись одними уголками губ, виконт согласился:

— Никакой. Вам здесь не скучно?

Подняв на него вопросительный взгляд, она недоуменно переспросила:

— Как это — скучно? Это когда нечего делать?

Поняв, что от безделья она не страдает, де Мариньи изменил вопрос:

— Ну, одиноко?

Ответ был простым и ясным:

— Я привыкла. Я всегда одна. Если не считать Марселлы, конечно. Мы с ней как сестры.

Вспомнив взгляды, которые на него кидала знойная красотка, виконт скептически подумал: до первого не поделенного мужика. Эта Марселла никакого соперничества не потерпит. Но ему, в принципе, до нее никакого дела нет. Самое большее послезавтра он будет уже в пути. И он украдкой бросил похотливый взгляд на скромно прикрытую косынкой небольшую грудь Николь, возбуждавшую его куда больше, чем выставленные напоказ тяжелые груди Марселлы.

Темнело, на небе появилась ярко светившая луна. Оставаться в такое позднее время наедине с мужчиной значило подвергать опасности свою добродетель, и Николь, извинившись, быстро пошла в шато. Виконт, не отставая, отправился за ней. Войдя с заднего хода, она остановилась перед небольшой дверью и попрощалась.

Де Мариньи отвесил вежливый поклон, делая вид, что они расстаются.

Пройдя с десяток метров по темному коридору, зашел к себе. Выждал около часу, и, когда в доме затихли все звуки, накинул на голое тело расшитый павлинами китайский шелковый халат, вышел из комнаты, бесшумно ступая, как солдат в ночной вылазке в тыл врага.

У дверей Николь немного помедлил, чувствуя, как напряжен. Он даже не был уверен, что сможет быть терпеливым и нежным, так жаждало женской плоти его готовое к близости напружинившееся тело. Чувствуя, что не в силах ждать ни одного мгновенья, рывком распахнул двери.

Николь тихо сидела у догорающего камина в кресле с высокой спинкой, расчесывая деревянным гребнем длинные волосы. Они живым огнем струились сквозь ее пальцы, создавая вокруг нее красновато-золотистый поток огня.

Услышав звук открывшейся двери, Николь мягко спросила, не глядя, кто пришел:

— Ты что-то забыла, Марселла?

Де Мариньи сделал по-кошачьи бесшумный шаг и плотно закрыл за собой дверь, подосадовав, что на ней нет засова. Всё его существо ликовало. Он и не помнил, чтобы его когда-то так радовало предстоящее сближение с женщиной. А в его жизни встречались редкие красотки, умеющие ублажить опытного в амурных делах мужчину.

Не слыша ответа, Николь отвела волосы от лица и посмотрела на дверь. Увидев, кто это, испуганно вскочила и, вытянувшись, как стрела, недобро уставилась на непрошеного гостя.

Простая полотняная рубашка без всяких кружев и рюшей почему-то еще больше возбудила де Мариньи. Протянув к ней руки, он хрипло побормотал:

— Как ты хороша, моя прелесть!

Но вместо того, чтобы немедленно упасть в его раскрытые объятья, девушка отошла назад, постаравшись, чтобы между нею и нарушителем ее покоя оказался громоздкий стол, и ледяным тоном спросила:

— Что вам угодно?

Это его посмешило. Видно было сразу, чего ему угодно. Но ответить пришлось в духе ушедшей вместе с королем-солнце куртуазностью:

— Я жажду твоей любви, моя красавица!

Она побледнела еще больше, только на скулах, выдавая ее волнение, начали гореть два ослепительно ярких пятна, и с ненавистью посмотрела на охальника. Де Мариньи несколько смутил этот неприязненный взгляд, но не настолько, чтобы отступить.

Медленно, не спеша, прекрасно понимая, что сопротивление еще больше распаляет его страсть, мужчина начал надвигаться на девушку. Но она повела себя вовсе не так, как он ожидал. Вместо того, чтобы посопротивляться для вида, делая слаще его победу, она с горечью воскликнула:

— А вы не думаете, что я вовсе не хочу этого кувыркания на сеновале? Или считает, что, если я незаконнорожденная, то мне одна дорога — в доступные женщины? Как вы похожи на моего отца! Тому тоже не было дела до чувств моей матери! Ему плевать было, что она любила другого и уже была назначена свадьба! Он просто взял то, что захотел! И тут же после этого про нее забыл!

Виконт невольно поинтересовался:

— А как же он узнал про вас?

— Ему сообщил падре Шарни. Он просто заставил маркиза позаботиться и обо мне, и о моей матери, потому что отец выгнал ее из дома, а жених отрекся. А ведь она была ни в чем не виновата! После этого моя мать недолго прожила на этом жестоком свете, она умерла, когда мне было три года. Но и за это время она вдоволь настрадалась от недоброжелательства собственной родни. А ведь она была доброй, богобоязненной женщиной!

Ее голос измученно затих, и де Мариньи, воспользовавшись этим, оказался рядом и схватил ее за локти. Не вырываясь, она гневно посмотрела в его лицо.

— Вы похотливая свинья! Я вас презираю! Все дворяне такие же свиньи, как и вы! Вас мало вешать! Вас надо распинать на всех дорогах, как вы делаете со всеми теми жалкими бродягами, которые виноваты только в том, что не могут заработать себе на пропитание и вынуждены грабить! Вы ничуть их не лучше!

Услышав подобные речи от скромной девушки, виконт изумился.

— Да ты просто бунтарка! Не боишься, что я выдам тебя королевскому прокурору?

Она презрительно усмехнулась прямо в его недоуменное лицо.

— Этому я ничуть не удивлюсь! Дворяне во Франции давным-давно стали жалким сбродом, которому не понятно, что такое честь и достоинство. Единственное, что они могут — обжираться и прелюбодействовать!

Ее глаза сверкали таким неистовым сине-фиолетовым светом, что виконт невольно залюбовался этой прекрасной фурией. В довершение своей страстной речи она с размаху залепила ему звучную пощечину и, вырвавшись, отскочила к небольшому буфету в углу комнаты.