А. Джексон - Приди ко мне тихо

Джаред посмотрел на нее с улыбкой.

— Пойдем Эли, — сказал он, отворачиваясь.

Впереди, Джаред подпрыгнул около Кристофера и дал ему подзатыльник. Джаред засмеялся и побежал. Кристофер погнался за ним.

— Однажды ты заплатишь за это, Джаред.

— Только если сможешь догнать меня.

Эли не волновалась слишком сильно. Кристофер на самом деле не был злым. Они всегда так играли.

Она шла за ними, передвигая свои маленькие ножки, так быстро, как могла, чтобы не отставать. Кристофер и Джаред нырнули через дыру в деревянном заборе, который ограждал квартал от пустых земель за ним.

— Подождите меня, — крикнула Эли, почувствовав небольшой укол страха, что может остаться одна.

Джаред выглянул из дыры.

— Не волнуйся, Киса Эли, я не оставлю тебя.

Я схватился руками за голову, пиная ногами пустоту, пока наматывал круги по стоянке, пытаясь понять, что, черт побери, только что произошло наверху.

Элина Мур была как гребаный спусковой крючок.

Я был не готов к ней. Я фыркнул и потянул себя за волосы. Как будто я мог сделать что-нибудь, чтобы подготовиться к встрече с ней.

Это было похоже на маленькое чудо, я задремал прошлой ночью, дрейфуя по окраинам моего сна, как будто мой разум плыл через сказочное государство. Боль пришла, но она была слабая, когда я плыл, спокойствие овладевало мной, прежде чем я, проснувшись, открыл глаза.

И девушка, стоящая надо мной, была своего рода чертовым видением.

Волны длинных почти черных волос спадали вокруг ее лица, так близко, что я представлял, как они касаются моей груди. Ее подбородок острый, скулы высокие, и уверен, ее полные губы очень мягкие.

Но именно эти пронзительные зеленые глаза, которые смотрели будто сквозь меня, вынудили меня подняться.

Как только мое зрение сфокусировалось, мой взгляд зацепился за совершенные изгибы ее стройного тела. Она была одета в маленькие шортики и небольшой красный топ, а завязки ее купальника, выглядывая, оборачивались вокруг ее шеи. Ее гладкая оливковая кожа светилась золотым в тусклом свете. Девушка длинноногая и, несомненно, самая сексуальная из всех, кого я видел. Тем не менее, было что-то в ней, что, казалось, утонченным и нежным.

Потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и понять, что это была Эли. Я обнаружил, что в замешательстве шепчу:

— Эли?

Потом она пробормотала какие-то извинения, как будто она вторглась ко мне, хотя я был тем, кто ночевал на ее диване. Она помчалась в свою комнату, резко открыла дверь и закрылась от меня, оставляя меня совершенно не в состоянии понять, что великолепная девушка, которая только что стояла передо мной, была той, кто удерживал мою такую далекую и лучшую часть жизни.

Я обхватил ладонью заднюю часть шеи, и подсунул солнцу лицо. Даже в девять утра, жара опаляла, жгла мою кожу. Мои веки опустились, чтобы защитить глаза от слепящего солнца, и я покачал головой.

Твою мать, чертов спусковой крючок.

Она спровоцировала воспоминания, те, о которых я даже не хотел помнить. Воспоминания, когда я был счастлив и свободен. Воспоминания, которые издевались надо мной, о том, чего я больше не мог получить.

Но хуже этого было то, что она инициировала в моем теле. Я мог винить в этом то, что оставил Лили в баре, после того как планировал провести с ней ночь, зарывая свою агрессию в нее, но я был бы лжецом. Никто никогда не вызывал у меня такую реакцию, как Эли.

Прошлой ночью, я лежал без сна несколько часов, боролся с этим, ругал себя за то, что даже на секунду позволил моему мозгу уйти в такого рода мысли. Она была младшая сестра Кристофера, ради Бога. И она была как младшая сестренка для меня. Я достал свой дневник, намереваясь вылить мое отвращение на его страницы, но вместо этого, написал какое-то чертово никуда не годное дерьмо о песнях Сирены.

Когда рассвет, наконец, показался из окон рано утром, я вышел на балкон покурить и наблюдал, как встает солнце. К тому времени я получил контроль над ситуацией и взял на заметку то, что меня поразило: как прошедшие годы изменили ее, что, в действительности, Эли больше не ребенок.

Затем этот спусковой крючок пришел в действие, когда я проскользнул позади нее на кухню. Беспорядочные черные волны ее волос спадали по сторонам, и она была одета в коротенькие пижамные шорты, которые открывали ее длинные ноги, и все, о чем я мог думать, было как я приподнимаю ее попу на стойку, мои руки на ее коленях, когда я развожу их в стороны, затем мои ладони на ее бедрах.

Волна вины затопила меня, в то время, как фантазии уже пришли в голову. Я прошептал, каясь:

— Доброе утро, — зная, что я должен собрать свое дерьмо, потому что не было ничего правильного в том, как я смотрел на нее.

Но потом, она посмотрела на меня. Нет. Не посмотрела. Таращилась.

Осуждала.

Уставилась на меня, как будто я какое-то шоу уродов.

Это и стало спусковым крючком моего пистолета. Это вызвало гнев, который присутствовал всегда в каждой клеточке моего тела. Отвращение проскользнуло сквозь мои стиснутые зубы, когда я спустил его на девушку, хотя на самом деле, это не относилось к ней вообще.

Единственный человек, которого я ненавидел — был я сам.

Тем не менее, у нее не было права на меня так смотреть. Я не приехал сюда за ее жалостью, чтобы она рассматривала меня своими глазками и думала, что что-то понимает. Как будто ее это заботит. Никого это не заботит. Людям просто нравится чувствовать себя лучше, выставляя свое сострадание.

И я абсолютно уверен, что ей плевать.

Мои кулаки сжались по бокам.

Дерьмо.

Но я не мог избавиться от ноющей боли, которая тянула где-то глубоко внутри. Мне было не выносимо видеть ее такой: дрожащей и начинающей плакать. Ненавидел знать, что этому причина я. Я напугал ее.

Но это к лучшему. Я не врал, когда сказал ей, что ей не нужно ничего знать. И после реакции, которую она вызвала во мне, мне определенно не стоило ничего узнавать про нее.

Я склонился над столом, заполняя то, что ощущалось как сотое заявление, которое я написал сегодня. Большая часть дня была съедена перебежками от одной строительной компании к другой, гоняясь за работой, которая не существовала в этой отстойной системе. Снова никем не нанятый, я провел половину дня, подвергая сомнению свое здравомыслие. Кто, черт побери, просто уезжает из своего дома и увольняется с приличной работы без каких-либо планов? Такие идиоты как я, вот кто.

Я закончил заявление, и встал.

— Готово? — владелец, Кенни Харрисон, сидел за большим письменным столом в противоположном конце комнаты, раскачиваясь взад-вперед на ужасном офисном кресле.

— Да, сэр. — Я ответил, в то время как пересек комнату и отдал ему заявление. Конечно, я надеялся на должность, подобную той, что оставил в Нью-Джерси, но согласился бы и на любую.