Эвелина Пиженко - Когда осенние печали. Часть 3.

«Спасибо тебе, сын… — Александр почувствовал непривычную резь в глазах. — Я тоже вас очень люблю. И тебя, и Наташу, и Валерку с Анютой…»

«Ты забыл маму…»

«Я не забыл. Маму я тоже… люблю… Но…»

«Пап, давай первая половина фразы будет доминирующей?»

…Он так и не сказал ничего вразумительного. Дима заводил подобные разговоры при каждом удобном случае, когда бывал не на гастролях, даже приезжал на дачу вместе с Наташей — они вдвоём пытались уговорить его вернуться домой окончательно. Понимая, что сыном движет желание сохранить союз родителей, Александр, тем не менее, не мог сказать ничего конкретного… Собственно, разрывать этот союз он не собирался, во всяком случае до того дня, когда Анна рассказала ему ещё об одном своём романе и сама подняла тему развода.

…До дня рождения оставалось меньше недели, и Димкины звонки раздавались почти каждый день. Отражение в зеркале было всё ещё не презентабельным — фиолетовое пятно постепенно приобретало жёлтый оттенок, что красоты, увы, не добавляло… Шансов на то, что к заветной дате синяк сойдёт окончательно, не было. Александр усилием воли убеждал себя, что охотно встретит свой пятьдесят второй день рождения здесь, в этом Богом забытом посёлке… Однако, убеждение было каким–то перманентным.

— Пап, это снова я… — Димкин голос уже привычно раздался в трубке. — Когда тебя встречать? Только не говори, что ты не прилетишь!

— Наверное, не прилечу, сын…

— Жаль… Валерка с Анюткой расстроятся… Они так старались, сюрпризы тебе готовили…

— Да не могу я, Дим… Правда… — Морозов с сожалением покосился на своё отражение в настенном зеркале.

— Ты из–за мамы?.. — сын заговорил более сдержанно. — Она в санаторий уезжает, боится, что ты не захочешь её видеть.

— Нет, не из–за мамы…

— Тогда почему?.. Пап, ну, хватит уже… возвращайся, мы все тебя ждём!

— Да я тут приболел немного… — чувствуя, что не сможет по–другому объяснить причину задержки, Александр решил сослаться на болезнь.

— Заболел?.. — в голосе сына послышалась тревога. — Что с тобой, пап?

— Ничего страшного… Просто пока не могу никуда ехать. Маме только не говори…

Несмотря на отказ, душа изо всех сил рвалась домой. Решение Анны уехать в санаторий вызвало неожиданную обиду. Это было незнакомое для Александра чувство… Оно не было похоже на боль от измены, но на какое–то время заглушило даже и её. Они почти никогда не отдыхали врозь, если не считать сегодняшней сложной ситуации. Александр представил, как возвращается домой, в пустую квартиру… Уже в который раз защемило в груди.

…Звонка от Анны он не ожидал… Её вопросы о здоровье навели на мысль, что Димка всё–таки проговорился… Не зная, что отвечать, Александр торопливо свернул разговор, наверное впервые в жизни позволив себе нервный тон.

Масла в огонь подлил свояк — тем же вечером, проводив детей и внуков, он совершенно неожиданно завёл разговор с Александром.

— Вот, Сашка, ради чего стоит жить! — свояк был хорошо навеселе, и сейчас его тянуло на философию. — Каких дочерей вырастили! Каких внуков!.. А всё она — Галина Ивановна!

— Ну, завёл пластинку… — Галина недовольно посмотрела на супруга. — Иди уже спать…

— А что? — тот пьяно захорохорился. — Всем бы таких, как ты!..

— Ты бы по трезвяни так называл!.. — супруга говорила ворчливо, было видно, что подобные разговоры не редкость в их семье. — А то, как пьяный, так Галина Ивановна, а как трезвый, так — Галька, Галька… от зятьёв уже стыдно!

— А что, Галька, Галчонок… — свояк выгнул подковой губы. — Чем тебе не нравится?.. Сань, скажи своей сестре, чтобы не бухтела почём зря, а принесла бы нам ещё бутылочку!

— Да мне, пожалуй, уже и хватит… — за семейным столом Саша сегодня почти не пил, и сейчас был абсолютно трезвым. — Если только для тебя.

— Обойдётся! — Галина сердито сверкнула глазами на мужа. — Сейчас одну, потом ещё одну, а завтра на работу. Саша не пьёт, и ты прекращай!

— Сашка — интеллигенция!.. — было непонятно, осуждает свояк Александра или, наоборот, выражает ему одобрение. — Совсем городским заделался… Приехал в кои–то веки, и то один, без жены! Не уважает твоя Анна нас, и никогда не уважала!

— Чего болтаешь–то?.. — Галина с веником в руках остановилась напротив мужа — Когда это Аня нас не уважала?

— Да никогда! — супруга окончательно развезло, было похоже, что он совсем не контролирует свою речь. — Вечно приедет такая фифа… Не знаешь, на какой козе подъехать! То ли на белой, то ли на рябой…

Галине кое–как удалось утихомирить мужа и утащить его в спальню. Вернувшись, она долго оправдывала его, ссылаясь на нетрезвый ум, и извинялась перед братом. Успокоив её, что он совсем не обиделся, Александр, тем не менее, долго перебирал в уме слова свояка. Было понятно, что сказаны они не на пустом месте, выходило, что именно такое мнение складывалось об Анюте у его близких родственников… наверное, и Пётр нахваливал его супругу лишь из вежливости и желания показать Анну в более выгодном цвете?.. Это задевало за живое. Как бы там ни было, он никогда не замечал за Анной заносчивости и высокомерия…

Или это был его, и только его взгляд?..

…Лёжа в кровати, он долго вспоминал всю свою жизнь, с того момента, как познакомился с Анютой… Он, действительно, не видел в ней никаких изъянов… Заботливая жена, хорошая хозяйка, ласковая мать… Их дом был всегда чистым и уютным… Да, он помогал Анне, но основные заботы всё равно лежали на её плечах. Анна прекрасно готовила, она приучила к семейным обедам и ужинам его, и Димку… Она никогда не позволяла им выходить из дома в несвежей одежде, следила за их внешним видом даже тогда, когда в этом не было необходимости. Она ни разу не отозвалась плохо о его родителях или друзьях… Если и высказывала о ком своё негативное мнение, так на то всегда были причины! Её неприятие Наташи Александр списывал на обыкновенную материнскую ревность, тем более, что в конце концов Анна сдалась. А уж какой заботливой она оказалась бабушкой!.. Недаром внуки её просто обожали.

И, если бы не её открывшиеся через столько лет измены…

…Александр вдруг поймал себя на мысли, что сейчас думает о жене так, как думал раньше — без тени недоверия и обиды. Тридцать лет семейной жизни промелькнули перед глазами, как один день…

…Тридцать лет откровенного счастья.

…Тридцать лет, перечёркнутых одним–единственным признанием… Вернее, двумя…

И, как ни крути, за этими признаниями стояли не просто слова. За ними стояло настоящее предательство. Предательство, которое все эти годы было рядом, как свернувшаяся клубком ядовитая змея… Она шипела… выбрасывала длинный мерзкий язык, была готова вот–вот ужалить… Но он был глух и слеп…