Людмила Бояджиева - Рим, конечно Рим или Итальянское танго

Срок контракта Лариной с «Каратом» подходил к концу. Как Золушка на балу, ожидающая удара часов, Кристина все время помнила об этом. Но не одна она.

Менеджер рекламного отдела фирмы, сеньор Марджоне, ведающий подбором кадров, пригласил Кристину к себе в кабинет и дал понять, что если синьорина Ларина окажет ему внимание, он постарается сделать все возможное не только для продления сроков контракта, но и для повышения гонорара.

Всего полгода назад предложение влиятельного итальянца показалось бы девочке «с обочины» даже лестным, а в его блестящих под оплывшими веками глазах и аккуратных усиках, возможно, обнаружилось бы нечто привлекательное. Но нынешней Кристине перспектива интима с Марджоне казалась омерзительной.

Дело даже не в том, что о Марджоне ходили нелестные слухи. Девчонки говорили, что лучше вываляться в дерьме, чем побывать в постели извращенного, сладострастно-жестокого типа. «Гнусная скотина, ему бы в гестапо служить», — сказала как-то молоденькая шведка, вылетевшая с работы, якобы, по причине несоблюдения условий контракта, а на самом деле — не угодившая Марджоне. Заручившись поддержкой Антонелли, Кристина решила, что в критический момент попроси его о защите. И теперь шанс обращения с просьбой был использован на вздорную Бэ-Бэ, которую Стефано, возможно, придется вытаскивать из какой-то неприглядной истории. Скорее всего, он просто пошлет их обеих к черту. Что за святая благотворительность?!

Резкий порыв ветра, превративший парк в бушующее море, принес первые тяжелые капли дождя, и почти сразу же по навесу над балконом забарабанил ливень.

— Иди к нам, девочка! — тронул её за локоть Стефано и сопроводил в кабинет.

Бэ-Бэ, очевидно, только что обливавшаяся слезами, со знанием дела поправляла макияж. Вид у неё был победный.

— Мы обстоятельно поговорили с синьориной Пьюзо. Несомненно, она особа эмоциональная и очень экстравагантная, но довольно наивная. Красивая женщина часто становится добычей негодяев. — Стефано достал из бара бутылку вина и бокалы. — Есть повод отведать очень старого и чрезвычайно редкого вина.

Он налил в бокалы мерцающее темным гранатом вино и заговорчески посмотрел на девушек:

— Предлагаю с сегодняшнего дня заключить тройственный союз, каждый из участников которого обязуется соблюдать законы чести и взаимовыручки — быть откровенным, не врать, — да, да, милые дамы, это относится в первую очередь к вам, и не отказывать в помощи попавшим в беду. Эта заповедь, скорее, касается меня. Вследствие сказанного мы переходим на дружески простое обращение. Я для вас — Стефано, вы для меня — Кристи и Бэ-Бэ. Таков мой первый тост. Гостьи переглянулись и пригубили вино.

— Оно, действительно, великолепно! — воскликнула Бэ-Бэ и осушила свой бокал.

— А теперь я хотел бы выпить за отважную москвичку, благодаря которой я сижу в приятной компании, а вы, милые воительницы, не беседуете сейчас с полицейским комиссаром. Если, конечно, не предположить вариант и похуже…

— Да! Она хотела убить меня, эта черномазая дрянь! Кристина спасла мою жизнь, рискуя собой, — горячо поддержала Стефано Бэ-Бэ.

Кристина смутилась. Она никак не чувствовала себя героиней и было бы совсем смешно утверждать, что ей могло прийти в голову рисковать жизнью из-за взбалмошной наглой особы.

— Ой, нет же! Я не успела даже подумать… честное слово… Просто рефлекс, — невозможно стоять в стороне, когда кто-то замахивается ножом на живого человека…

— Браво! Эта девочка ещё и скромна, — улыбнулся Стефано. — Хотя, то, что приветствуется в мирной жизни, очень мешает в бою. А мне думается карьера хорошенькой девушке в мире рекламы — борьба не на жизнь, а на смерть.

— Конечно, Стефано. Я старше Кристины, и успела наточить коготки. А эту голубку готов ощипать каждый стервятник… — начала Бэ-Бэ, очевидно, собираясь перейти к рассказу о проблемах москвички и приставаниях Марджоне. Но Кристина строго посмотрела на нее, остановив повествование.

— Ты ошибаешься, Бэ-Бэ. Я могу проиграть, но вряд ли кому-то удастся свалить меня в грязь. Этот город, этот ваш гордый и такой всемогущий Рим научил меня быть ответственной не только за свою внешность, о ещё и за то, что верующие называют душой, а японцы «лицом». Я пока ещё не знаю, каково мое настоящее «лицо», но постараюсь не ударить им в грязь.

Патетическая речь Кристины вызвала аплодисменты.

— Браво! Браво! Это монолог благородной героини из большого спектакля! — Стефано поцеловал Кристине руку. — Буду молиться святым угодникам, чтобы твои слова не повисли в воздухе.

Оказавшись в кабинете Марджоне, потерявшего после отпора Кристины свою мягкость и обольстительность, воительница справедливости похолодела от страха. «Вот, сейчас он сообщит дату отъезда и выдаст билет в Москву». Толстяк копался в папках, не поднимая глаз на посетительницу и даже не предлагая ей сесть. Затем нашел какую-то бумагу и каркающим казенным голосом произнес:

— Контракт, подписанный фирмой с синьориной Лариной, истекает через 20 дней. В соответствии с пунктом «д» в параграфе III, говорящем о том, что в случае отсутствия необходимости в услугах нанимаемого лица, последнему выплачивается неустойка в размерах гонорара плюс выходное пособие в одну треть месячного заработка, соблаговолите принять эту сумму… Со следующего понедельника синьорина может считать себя свободной и должна возвратиться на родину не позже указанного в визе срока.

— Но ведь со вторника начинаются съемки коллекции Гварди! Я занята в четырех показах… — попыталась возразить Кристина.

— Фирма сочла более выгодным для себя заменить вас Луизой Кампо. Прошу прощения, я очень занят.

Отважная девушка, три дня назад произносившая выспреннюю речь у Антонелли, с трудом сдерживала слезы. Конечно, за жизнь в этом городе, за карьеру, которая только началась, маня будущей известностью, высокими гонорарами, преуспеванием надо платить… Но как же потом объясняться в любви гордому Риму, зная о своем ничтожестве? «Шлюшка, грязная шлюшка», не так уж оскорбительно звучит в заплеванном московском дворике. А здесь, где на каждом шагу — свидетельства величия человека, где сам он — творение Всевышнего, а Gesu, Madonna, Giovanni Battista, да и каждый из небесной братии — «ecce homo» — есть человек, где само твое имя — имя Христа… Здесь прост нельзя стать ничтожеством, дрянью…

Кристина долго стояла у витрины салона Версачи, делая вид, что рассматривает выставленные вещи, а на самом деле — старалась удержать слезы. Никогда теперь она не сможет одеваться тут, а ведь была так наивно уверена, что главные подарки судьбы ещё впереди. Не шиковала, не транжирила деньги, собирая небольшие остатки от гонораров на подарки матери и бабушке.