Тереза Маммерт - Этот прекрасный сон

– Она в стабильном состоянии. Доктор Уивер только что была у нее. Она очнется. Доктор Розенберг прописал болеутоляющее.

– Как Пенни?

– Кто?

– Ребенок, – отрезал я и, пройдя за Эштон в двустворчатую дверь, оказался в коридоре.

Эштон остановилась и повернулась ко мне:

– Мне очень жаль, Джош. Мы сделали все, что смогли.

Я кивнул. Под тяжестью горя у меня чуть не подогнулись колени. «Мы сделали все, что смогли…» – эти слова завертелись у меня в мозгу. А я? Все ли я сделал? Я должен был помешать ей от меня уйти. Когда она сказала мне, что огорчена, я должен был ее выслушать, а не отмахиваться от нее, как от сумасшедшей. Жизнь с Эйвери стала воплощением всех моих мечтаний, а я позволил такому счастью утечь сквозь пальцы.

Я куда-то шел следом за Эштон, бездумно передвигая ноги. Только когда мы остановились, я понял, что она подвела меня к палате отделения, где за каждой дверью скрывается чья-то трагедия.

– Все будет хорошо, – сказала Эштон.

Я кивнул, зная, что это неправда. Я сам множество раз говорил это отцам и мужьям. Люди наших профессий считают себя обязанными произносить подобные слова. Так мы облегчаем свою вину. Тому, чья работа – спасать людей, очень тяжело чувствовать себя бессильным. Если мы не можем помочь, зачем мы вообще существуем? Я толкнул дверь, к которой Эштон меня подвела. От наших слов исход не зависел.

Эйвери казалась спящей. Светлые волосы разметались по подушке. Фарфоровая кожа на лбу и висках была в синяках. Вся палата была заставлена мерно пищавшими аппаратами. Я взял Эйвери за руку и нежно сжал ее пальчики: она казалась мне такой хрупкой, будто могла рассыпаться от моего прикосновения. Я содрогнулся от приступа горя, и слезы закапали на белое одеяло.

– Я не должен был отпускать тебя.

Поцеловав руку Эйвери, я прижал ее к своей щеке. Закрыл глаза, ощутив знакомое прикосновение мягкой кожи. Вспомнил, как она улыбалась мне в день нашей свадьбы.

– Мне невыносимо видеть тебя такой. Невыносимо видеть, что тебе больно. Я это добавлю в список наших антипатий, ладно? – Чувствуя себя полностью разбитым, я попытался улыбнуться и убрал со лба Эйвери несколько своенравных прядей. – Я это улажу.

Из прекрасного сна наша жизнь превратилась в ночной кошмар, от которого мы не могли проснуться. Казалось, мы попали в чистилище. Глаза Эйвери двигались под трепещущими ресницами, но веки не размыкались. Когда я шептал ей: «Я люблю тебя», – на мониторе ее сердечного ритма пробегали острые зигзаги, но она не просыпалась.

И все же я не сдавался. Каждый день я приходил и ждал. Ждал невозможного, ждал знака. Ждал, что она на меня посмотрит. Я надеялся, что и грешнику может быть ниспослано чудо.

Опухшими и воспаленными глазами я смотрела в окно. На столике остывал нетронутый обед. Деб сидела в кресле, притворяясь, будто читает журнал. В дверь постучали, в палату вошли две женщины в белых халатах и тщедушный медбрат. Моя подруга встала:

– Эйвери, это врачи, о которых я тебе говорила. Вот доктор Ливингстон, твой невролог.

Она указала на брюнетку с пухлыми губами и кудрями до плеч. Помада телесного цвета подчеркивала теплую смуглость лица.

– Очень приятно, – сказала я.

– А это доктор Брок.

Доктор Брок, приземистая седая женщина с ореховыми глазами, заговорила со мной первой, и ее улыбка озарила комнату:

– Эйвери, очень рада познакомиться с вами. Понимаю, как вам сейчас тяжело. Но если вы согласитесь ответить на наши вопросы, то, надеюсь, нам удастся вам помочь.

– Вы не поможете мне, – мрачно ответила я.

– Мы бы хотели попробовать, – вступила в разговор доктор Ливингстон.

Деб проверила мои мониторы и коротко кивнула мне.

– Да, – сказала я, махнув ей рукой. – Ты здесь часами сидишь. Иди найди Куинна.

Как только я это сказала, мое сердце забилось и я почувствовала тяжесть в груди. Врачи посмотрели на экран и переглянулись.

– То есть, – поправилась я, сдерживая слезы, – отдохни.

– Кто такой Куинн? – спросила доктор Брок.

Я покачала головой, не в состоянии ответить. Деб вернулась и взяла меня за руку:

– Это парамедик, с которым Джош Эйвери работал до происшествия. Она думает, что мы встречаемся.

– Вы действительно встречаетесь? – спросила доктор Ливингстон.

– Нет, – тихо ответила Деб.

Когда человек оказывается в больнице, интимное перестает считаться интимным. Половая жизнь, прошлые связи, запах изо рта и из влагалища, грибок стопы, урчание в животе, даже вредные привычки – все это перестает быть личной жизнью и становится историей болезни . В больнице врач как священник. Совершая над тобой насилие, он пытается очистить твою душу. Будь по-другому, Деб почувствовала бы себя предательницей.

Доктор Ливингстон подала знак медбрату. Тот ненадолго вышел и вернулся с двумя стульями. Врачи уселись у края моей кровати.

– Было бы интересно посмотреть ее на магнитоэнцефалографе, когда она отвечает на наши вопросы, – сказала доктор Ливингстон.

Доктор Брок кивнула, не переставая смотреть на меня с фальшиво-теплой улыбкой.

– Итак, вы помните, как ваши отношения с Джошем развивались на протяжении двух лет.

– Да. – Я чувствовала себя не столько пациентом, сколько подопытной крысой.

Доктор Брок изо всех сил изображала желание мне помочь, но я видела, что они обе уже обдумывают свои будущие статьи в медицинском журнале. Тот азарт, который читался в их глазах, был знаком и мне. Мы, медики, изо дня в день имеем дело с одними и теми же явлениями. Поэтому нетипичные случаи вызывают живейший интерес. Это не значит, что мы не можем сочувствовать больному. Но чтобы соблюсти баланс между профессиональным любопытством и человеческим участием, приходится вести борьбу. Доктор Ливингстон и доктор Брок ее проиграли.

Психиатр положила ногу на ногу, поудобнее устраиваясь на стуле, и приготовила ручку с блокнотом:

– Что вы почувствовали, когда увидели Джоша?

– Я не давала согласия на то, чтобы мои ответы стенографировали. Так мне некомфортно.

– Понимаю. Я могу уничтожить записи, если вы решите, что не хотите продолжать.

Деб взглянула на меня. Психиатр заговорила снова:

– Очевидно, вы испытали потрясение. Должно быть, это очень тяжело – понять, что двух лет вашего прошлого не существовало, расстаться с Джошем и с жизнью, которую вы вели в бессознательном состоянии, и вместе с тем смотреть в настоящее и в будущее. Вы думали о том, что станете делать, когда выйдете из больницы?

– Ей назначили недельный курс физиотерапии, – сказала Деб. – Завтра ее переводят в реабилитационное отделение.

– А потом? – спросила доктор Ливингстон.

– Я… я не знаю. Джош жил в моей квартире. Теперь я уже не уверена, что она у меня есть.