Стефани Перкинс - Анна и французский поцелуй

Мы стоим перед собором. Нет, соборищем! Четыре толстых колонны удерживают готический фасад с внушительными статуями, окнами-розетками и причудливой резьбой. Тоненькая колокольня простирается вверх, в чернильную черноту ночного неба.

— Что это? — шепчу я. — Это известное здание? Я должна его знать?

— Это моя церковь.

— Ты ходишь сюда? — Я удивлена. Сент-Клер не кажется религиозным.

— Нет. Он кивает на каменную табличку, чтобы я прочла его.

— Сент-Этьен-дю-Мон. Эй! Святой Этьенн.

Он улыбается.

— Я всегда считал его немножко своим. Мама приводила меня сюда, когда я был маленьким. Мы брали корзинку для пикника и ели прямо на ступенях. Иногда она брала альбом и рисовала голубей и такси.

— Твоя мать — художница?

— Нет, живописец. Ее работа висит в нью-йоркском Музее современного искусства.

Он кажется горд, и я вспоминаю слова Мередит — восхищается Джошем, потому что тот очень хорошо рисует. И отец Сент-Клера владеет двумя картинными галереями. И Сент-Клер взял рисование в этом семестре. Я интересуюсь, художник ли он.

Он пожимает плечами.

— Не совсем. Я мечтал бы им быть. Мама не передала мне талант, только художественнее чутье. Джош намного лучше. Даже Рашми.

— Ты с нею в хороших отношениях? С твоей матерью?

— Я люблю мамулю, — произносит он с легкостью, без следа подросткового смущения.

Мы стоим перед двойными дверями собора и задираем головы всё выше, выше и выше. Я представляю собственную маму, как по вечерам она заносит данные о каймановых черепахах в наш домашний компьютер. Только сейчас в Атланте не ночь. Возможно, она в бакалеи. Направляется на реку Чаттахучи. Смотрит «Империя наносит ответный удар» вместе с Шоном. Я понятия не имею, что она делает, и это меня беспокоит.

Наконец Сент-Клер нарушает тишину.

— Идем. Ты еще столько не видела.

Чем дальше мы идем, тем многолюднее становится Париж. Сент-Клер рассказывает о своей маме, как она готовит блины с шоколадом на обед и кастрюлю пасты с тунцом на завтрак. Как она выкрасила все комнаты квартиры в разные цвета радуги. Как собирает весь почтовый мусор, где неправильно написано её имя. Он ничего не говорит об отце.

Мы проходим мимо еще одного огромного здания, напоминающего руины средневекового замка.

— Боже, здесь всюду история, — восхищаюсь я. — Что это за место? Мы можем войти?

— Это музей, и конечно. Но не сегодня. Думаю, он закрыт.

— О. Да, конечно. — Я пытаюсь не показать разочарования.

Сент-Клер удивлен.

— Ты прожила здесь только неделю. У нас всё время в мире, чтобы посетить твой музей.

У нас. По какой-то причине у меня все сжимается внутри. Сент-Клер и я. Я и Сент-Клер.

Скоро мы входим в район, где туристов больше, чем в нашем. Везде шумные рестораны, магазины и отели. Уличные продавцы кричат на английском: «Кускус! Вам нравится кускус?», а дороги столь узки, что автомобили не могут по ним проехать. Мы выходим на середину улицы и протискиваемся через толпу. Словно на карнавале.

— Где мы? — Как бы мне хотелось, не задавать столько вопросов.

— Между рю Сен-Мишель 3 и рю Сен-Жак.

Я бросаю на него взгляд.

— Рю означает «улицу». И мы все еще в Латинском квартале.

— Все еще? Но мы шли…

— Десять? Пятнадцать минут? — дразнит Сент-Клер.

Хм-м-м. Очевидно, лондонцы или парижане, или к кому бы он себя не причислял, не привыкли чувствовать триумф владельца автомобиля. Я скучаю по своей малютке, хоть у неё и двигатель барахлит. И кондиционера нет. И радио сломано. Я делюсь впечатлениями с Сент-Клером, и он улыбается.

— Ты всё равно не смогла бы на ней ездить. Во Франции права выдают только с восемнадцати лет.

— Ты смог бы меня покатать, — парирую я.

— Нет, не смог.

— Ты же говорил мне про день рождения! Так и знала, что ты соврал, никто…

— Я другое имел в виду. — Смеется Сент-Клер. — Я не умею водить.

— Ты серьезно? – Рот так и расплывается в злодейской усмешке. — Хочешь сказать, что я умею то, чего не умеешь ты?

Сент-Клер усмехается в ответ.

— Шокирующая информация, не правда ли? Но у меня никогда не было повода. Общественный транспорт в Париже, в Сан-Франциско и Лондоне идеально достаточен.

— Идеально достаточен?..

— Проехали. — Он снова смеется. — Эй, ты знаешь, почему квартал называют Латинским?

Я поднимаю бровь.

— Несколько столетий назад студенты Сарбонны — он вот там. — Он указывает в нужном направлении. — Это один из самых старинных университетов в мире. Так или иначе, студентов учились и говорили друг с другом на латыни. Так название и прилипло.

Момент ожидания.

- И всё? Конец истории?

- Да. Боже, ты права. Вот брюки.

Я обхожу еще одного агрессивного продавца кускуса.

— Брюки?

— Мусор. Дерьмо. Фигня.

Брюки. О, небеса, как мило.

Мы поворачиваем за угол и — вот она! — Сена. Огни города колышутся в ряби воды. Я делаю глубокий вдох. Великолепно. Парочки прогуливаются вдоль набережной, продавцы книг раскладывают грязные картонные коробки с книгами в мягкой обложке и старыми журналами. Мужчина с рыжей бородой играет на гитаре и поет печальную балладу. Мы слушаем его с минуту, и Сент-Клер бросает несколько евро в чехол для гитары.

И затем, мы снова обращаем наше внимание к реке, и я вижу его.

Нотр-Дам.

Конечно, я знаю его по фотографии. Но если Сен-Этьенн — собор, то он ничто, НИЧТО по сравнению с Нотр-Дамом. Здание похоже на большое судно, плывущее вниз по реке. Массивное. Чудовищное. Впечатляющее. Подсветка собора почему-то напоминает мне о «Дисней Уорлд», но этот собор намного волшебнее, чем что-либо выдуманное Уолтом. Зеленые островки виноградных лоз уходят вниз по стенам прямо в воду, завершая сказку.

Я медленно выдыхаю:

— Красота.

Сент-Клер наблюдает за мной.

— В жизни не видела ничего подобного.

Я не знаю, что больше сказать.

Мы должны пересечь мост, чтобы добраться до него. Никогда не обращала внимания, что Нотр-Дам стоит на острове. Сент-Клер говорит мне, что мы идем к Лиль де ля Сите, Острову Сите́, и это самый старинный район во всем Париже. Внизу мерцает глубокая и зеленая Сена, под мостом скользит длинный, переливающийся разноцветными огнями корабль. Я выглядываю за край.

— Посмотри! Тот парень в хлам пьян. Он сейчас упадет за бо... — я оглядываюсь и вижу, что Сент-Клер ковыляет по дороге на расстоянии несколько футов от края моста.

Я прихожу в секундное замешательство. Затем до меня доходит.

— Что? Ты же не боишься высоты?

Сент-Клер смотрит вперед, не сводя глаз с освещенного силуэта Нотр-Дам.

— Я просто не могу понять, зачем становится на выступ, когда рядом полным-полно пространства.

— О, так дело в пространстве?

— Забудь об этом, или я устрою опрос о Распутине. Или спряжении французского глагола.