Юлия Данцева - Мастер и Виктория

- Зачем ты пришла? – этот ритуальный вопрос прозвучал неожиданно. И я с ужасом поняла, что не знаю на него ответа.

Открывая беззвучно рот, я не могла произнести ни звука.

- Зачем ты пришла? – повторил он, и тишина повисла в комнате.

Мои мысли метались, словно лучи стробоскопа на танцполе. Господи, ну что я должна ответить?!

- Не вспоминай. Скажи правду. Ты не можешь лгать мне. За ложь последует суровое наказание, – в звуке его голоса словно перекатывались камешки, становясь все крупнее и крупнее.

Наказание… И тут мой мозг будто осветило вспышкой.

- Я… - промямлила хрипло и несмело, - хочу быть наказанной, монсеньор.

Неожиданно для меня Исповедник тихо рассмеялся. Стало обидно.

- Это неправильный ответ. Но искренний. И за что ты хочешь быть наказанной?

Я снова молчала. Как я могла сказать ему про мать, отца и то, что я изнасилованная сука, которой заплатили за ее позор? Это значило обнажить перед ним еще и душу. Перед чужим, странным, страшным мужчиной, перед которым я стояла голой и беспомощной, трепещущей от ужаса, который он внушал.

- Ты должна сказать мне! - уже строже произнес он. – Ты всегда должна знать, за что несешь наказание. Я ничего не даю даром – ни боли, ни наслаждения. Запомни хорошенько. Если, конечно, хочешь остаться. Итак, за что ты хочешь быть наказанной?

- Я… не знаю, - наконец выдохнула я, уже понимая, что только что совершила непоправимую ошибку.

- Зато я теперь знаю, - он не повысил голоса, но меня пробрало до костей леденящим страхом. – Только что я сказал, что ложь сурово наказуема. Ты солгала.

Он отошел к комоду, выдвинул нижний ящик и достал оттуда что-то. Обернуться я не смела, примерзшая к полу. Меня колотило, но внизу живота все сжималось от сладкого ужаса.

Он подошел сзади и тихо проговорил:

- Я не хотел сегодня причинять тебе боль. Мы могли бы просто поговорить. Но ты сама сделала этот выбор. На колени! – приказал он резко. - Руки над головой!

Я рухнула как подкошенная, больно стукнувшись коленками о деревянный пол. Исповедник защелкнул на моих запястьях наручники, потом снова отошел и придвинул ко мне один из пуфов.

- Ложись, - повелел он, - руки вниз!

Цепочку от наручников он пристегнул карабинами к металлическому ободу, идущему по низу пуфа, заставив меня сползти вперед. Я лежала поперек пуфа, упираясь коленями в пол, и моя задница оказалась выпяченной вверх. Пуф был мягким, замшевым, но эта мягкость была словно насмешка по сравнению с жестким металлом наручников.

Прохладная сухая ладонь погладила меня по ягодицам, скользнула ниже, прошлась по внутренней стороне бедра, раздвигая ноги шире. Потом пальцы осторожно проникли внутрь, и я инстинктивно сжалась.

- Не бойся, - спокойно произнес Исповедник, – мне просто нужно, чтобы ты стала влажной.

Влажной? Я была суха, как пустыня. Сердце колотилось от ожидания боли и наказания. Как я могла быть влажной?!

- Забудь о боли. Расслабься, – он снова гладил мои ягодицы, нежно, ласково, потом опять скользнул внутрь, нащупал клитор, мягко помассировал. Я закрыла глаза, чувствуя, как от его пальцев идет внутрь теплая волна.

- Вот так, молодец, - шепнул он мне на ухо, - теперь открой рот.

Я распахнула глаза.

- Нет, - снова шепот над ухом, от него щекотно. – Я сказал открыть рот, а не глаза. Ну же!

Я послушалась и тут же ощутила, как он положил мне в рот что-то гладкое, овальное, похожее на яйцо.

- Это нужно согреть и смазать, – прошептал он и продолжил ласкать мой клитор. – Достаточно.

Он забрал у меня эту вещицу, и вскоре я тихо вскрикнула, когда он одним движением ввел ее в меня.

- Итак, Виктория. Ты хотела быть наказанной. Но ты солгала. Я должен научить тебя говорить всегда правду. Я буду задавать тебе вопросы. За каждый правдивый ответ ты будешь получать награду.

Что-то еле слышно щелкнуло, и это штука внутри меня тихо, а потом сильнее завибрировала, рождая сладкие волны дрожи внутри.

- Тебе нравится, ведь так? – шепнул Исповедник мне на ухо.

Я тихо застонала, не в силах сопротивляться накатывающему удовольствию.

И тут же вибрация прекратилась.

- Но если ты снова солжешь, - продолжил он и выпрямился.

В следующую секунду мне показалось, что все тело взорвалось от обжигающей резкой боли. Это была не плеть, удар был почти беззвучным. Но боль была просто непередаваемой. Прохладная ладонь тут же погладила место удара, облегчая мои страдания.

- Это называется трость. Я знаю, это очень больно. Но ты же хотела быть наказанной? Ответь мне!

- Да, - всхлипнула я и взвизгнула от нового удара.

- «Да», кто, Виктория? – грозно вопросил Исповедник.

- Да, монсеньор! – прохрипела я, глотая слезы.

Я уже проклинала себя за свои опрометчивые слова насчет наказания.

- Ну что же, пора приступать. Скажи мне еще раз, зачем ты пришла ко мне?

Я лихорадочно соображала, что ответить. Что он может посчитать правдивым, а что нет? Господи, помоги мне! Я чувствовала, что он теряет терпение. И выпалила то, что всплыло в памяти из прочитанного и просмотренного в сети по Теме:

- Чтобы служить… Вам, монсеньор.

Я не видела, но чувствовала, что он улыбнулся.

- Это правильный ответ, Виктория.

Вздох облегчения вырвался из моей груди. Но тут же мой зад обожгла нестерпимая боль.

За что?!

- Но он неискренний. Ты опять солгала.

Слезы брызнули из глаз, было больно и обидно.

Снова ладонь погладила отчаянно ноющее место удара.

- Пока ты не готова так ответить. Это не правда. Попробуй еще раз.

Я отчаянно пыталась придумать ответ, кусая губы и давясь слезами. Тупая, тупая... Как же я себя ненавижу!

- Мне нравится боль… - прошептала я и сжалась, точно зная, что последует дальше.

Удар. Испепеляюще-белая вспышка в голове.

- Боль не может нравиться, Виктория. Ты не такая. Это ложь. Еще раз.

И опять ласковая ладонь на пылающей коже.

Господи… Выкрикнуть стоп-слово, чтобы прекратить эту пытку? Но я забыла о нем. Эта жестокая игра в детектор лжи захватывала меня, заставляя испытывать какой-то болезненный азарт.

- Не придумывай ответы, Виктория, просто будь со мной откровенна, – неожиданно мягко посоветовал он.

Слезы душили меня, задница горела огнем, руки затекли, спина болела. А главное, я знала точно, что ему не надоест. Он может продолжать эту игру вечно. Пока я не сдамся. Пока я не обнажусь перед ним вся, не только телом, но и душой. Именно этого добивался Исповедник. Он словно копался пальцами в моей истоптанной, заплеванной и местами загнившей душе, пытаясь найти ту самую занозу, что была причиной воспаления.

Новый удар мне полагался за долгое молчание. И он сорвал наконец плотину моего терпения.

- Ненавижу! – взвыла я, корчась в истерике, содрогаясь всем телом, впиваясь зубами в замшевую обивку пуфа.