Ольга Вечная - F 20. Балансировать на грани

— Заткнитесь все! — кричу, ударяя по ушам. Окружившие нас прохожие замолкают, думая, что я обращаюсь к ним. А я их даже не вижу. Я смотрю на белую, как наволочка в психбольнице, Алю, на кровь, пропитавшую ее одежду. На ее неестественную позу.

Но помогает, в голове становится пусто, и я тут же заполняю свободное пространство мыслями о первой медицинской. Проверяю пульс — сердце бьется. Осторожно ощупываю ее тело, понимая, что сломана левая рука, а кровь идет от ссадины на голове, но череп не пробит. Рву рубашку и зажимаю рану.

— Аля, Аля, ты меня слышишь? Девочка моя, я здесь, — говорю ей, замечая, что ее ресницы дрожат. Аля силится открыть глаза, едва шевелит губами.

— Олег, — зовет меня, смотря перед собой невидящими глазами. Она не знает, что я рядом, но продолжает звать в бреду. Где скорая?

— Олег, — шепчет мне, — я не чувствую рук и ног. Олег, я ничего не чувствую.

Но она могла и не говорить этого, я уже понял, что у нее сломан позвоночник.

Надеюсь, что сошел с ума, что я нахожусь где-нибудь в доме с белыми стенами, привязанный к кровати, и происходящее мне только кажется. Не может быть, чтобы ситуация повторилась. Нет, это невозможно.

Улицу сотрясает рев серены, к нам подъезжают сразу две скорые, из которых высыпают врачи. Бегло сообщаю им, что случилось, какие у Али повреждения и отхожу в сторону, не мешая.

— Я ее не видел, она выскочила на середину дороги! — откуда-то издалека доносится на ломанном русском. Кажется, парень обращается ко мне. И полиция уже здесь, — оглядываюсь. А Алю на носилках заносят в машину, бегло сообщив мне, в какую именно клинику везут.

У полиции целая куча свидетелей, думаю, они справятся без меня. Оставив свои и Алины данные, я беру такси и еду в клинику, все еще надеясь, что вот-вот проснусь едва живым, голодным и замерзшим на тонком матрасе в одной из палат психбольницы. Я бы с радостью осознал себя даже в вонючей «камере смертников», из которой живыми не выбираются. Обещаю себе, что буду глотать все, что мне предложат врачи, только бы понять, что происходящее лишь плод моего больного воображения.

Понятия не имею, сколько времени заняла дорого, помню только, что просил выключить радио, уж больно веселые песенки там крутились.

Пообещал себе, что Аля поправится, если я ни разу не присяду, пока врачи борются за ее жизнь, стабилизируя состояние. Глупо? Возможно. Можете попробовать, представив себя в моей шкуре, мыслить разумнее. Мерил коридор шагами, часто сбиваясь, начиная считать заново. Ломал себе пальцы, щипал кожу, прогоняя нехорошие мысли. А предатель-рассудок снова и снова рисовал в голове картины похорон, картины моей жизни без нее. В полном, безграничном одиночестве. Ну, если не считать чертовых бесов, которые, кстати, упорно молчали, позволяя мне пропустить через себя весь спектр чувств от страха и ужаса, до бездонной грусти, приправленной отчаянием.

Врач сказал, что ее состояние стабилизировали, но позвоночник действительно поврежден, будут в самое ближайшее время собирать консилиум и решать, стоит ли проводить операцию, взвешивать риски.

Свежий воздух несколько прояснил мысли, добавил решимости. Была уже глубокая ночь, но, несмотря на это у входа в больницу скорой помощи толпились взволнованные люди, доказывая, что сегодняшний день обернулся трагедией не только для моей жизни. Я присел на корточки рядом с больничным крыльцом, так, чтобы на меня никто не обращал внимания, и, докурив четвертую подряд сигарету, набрал номер отца.

— Олег? — ну, разумеется, он удивился. Я впервые за последние лет десять звоню ему первым. А, нет, я пытался с ним связаться, когда Алина попала в аварию.

— Олег? Ты меня слышишь? — спросил он, насторожившись.

— Да, отец, — выдохнул я.

От его голоса внутри всё сжималось. Авторитет отца, которым он давил на меня всю мою жизнь, так и не позволил нам стать друзьями. Я солгал тогда Але. Моя мать никогда не считала его божеством. Дома отец старался быть простым человеком, хоть и неизменно оставался лидером в семье, впрочем, как и положено мужчине.

Именно я считал своего отца недостижимым, великим и чуть ли не бессмертным человеком, обладающим сокровенными знаниями мироздания, способным вершить людские судьбы. Имеющим на это право. За годы практики он спас жизни сотен людей, он был легендой. Невероятным, достойным моего поклонения. Я считал, что смогу добиться того же в психиатрии. Собирался быть с ним на равных. Ненавидел его за ту планку, что он установил для меня, сам того не желая. А он презирал меня за то, что я предал его мечты, выбрав собственную дорогу. Я знаю, то он всегда считал меня виноватым в смерти Алины. Он не понимал, как врач может ошибиться, рассчитывая дозировку наркотиков, когда каждый день от твердости руки отца зависит будущее человека. Отец не мог позволить себе ни малейшего лишнего движения и всегда справлялся. В моем же распоряжении тогда был целый вечер, чтобы, не спеша, сделать нужный укол. Но его презрение — меньшее из моих проблем на данный момент.

— Олег, сынок, говори же уже! — меня шокировало волнение, с которым были сказаны это слова. Я не ожидал почувствовать заботу с его стороны.

— Папа, — мой голос прозвучал тихо и хрипло, — папа, все повторилось.

— Что повторилось? Олег, не молчи, умоляю тебя.

— Авария. Аля попала под машину. У нее сломана шея. Все повторилось, в точности, как тогда, — я двумя руками удерживал трубку у уха, чтобы не выронить ее, мои зубы стучали так громко, словно я сидел в проруби.

— О Боже, где ты?

Я назвал номер больницы и адрес.

— Олег, я буду у тебя через сорок минут, слышишь? Олежка, ты, главное, держись. Я осмотрю Алю, и только если ситуация будет безнадежна, только тогда мы начнем паниковать вместе, хорошо?

Я кивал, не понимая, что он не может видеть меня.

— Олег, просто держись. Если у тебя начнется рецидив, ты ей не поможешь. Ты это понимаешь?

Как полный кретин продолжаю кивать, а он будто видит меня. Говорит:

— Вот и молодец. Сынок, я тебя люблю. Скоро я буду, дождись меня.

Он прибыл даже раньше, чем обещал. Нашел меня сидящем в больничном коридоре на одинокой лавке в нескольких метрах от реанимации. Я сразу поднялся и сделал несколько шагов по направлению к нему, заглядывая в глаза, ища в них надежность и уверенность, как делал это в детстве. В детстве я считал, что мой папа может все. Гребаные бесы, с тех пор ничего не изменилось.

И искал во взгляде отца что-то вроде: «теперь я здесь, возьму твои проблемы на себя», — и, самое удивительное, находил.

— Ты как? — спросил он уверенно и спокойно. Видимо, за время, пока отец сюда добирался, он сумел совладать с эмоциями. Хирург собирался работать, был собран и внимателен.