Ольга Вечная - F 20. Балансировать на грани

Откачал бы этот мужчина ребенка? А что было бы, если бы никто не увидел, как девочка тонет?

Выживет ли она? Шансов много, но возможно всякое. И отек легких, и остановка сердца. Надеюсь, мамаша сознательно отнесется к лечению. Ни единого к чертовой матери сомнения, если родители откажутся от госпитализации, если врачи не увидят опасности, если девочка умрет через несколько дней — в ее смерти буду виноват только я.

Мимо пробежал спортсмен, быстро обгоняя меня и устремляясь вперед, легко касаясь кроссовками асфальта. Взглянув на свои кеды, я тяжело вздохнул — одежда явно не для бега, но что поделаешь? Побежал следом.

Очень хотелось вернуться, попросить докторов, чтобы тщательно обследовали девочку, хотелось попросить ее мать, настоять на госпитализации ребенка… Никто не будет слушать отстраненного врача, а я давно уже сжег свой диплом, чтобы не занимал места на полках.

Бегал я долго, вернулся домой вспотевший, усталый, запыхавшийся.

— Ну, слава Богу! Мы тебя уже потерли! — всплеснула руками Катя. Ее муж, Михаил, начал ее успокаивать, шепча что-то вроде: я же говорил, что он вернется. Девушка Аля тоже была здесь, почему-то не уехала со всеми гостями. Она скрестила руки на груди и смотрела на меня… «как-то странно» — это самое неподходящее выражение из всех, что только можно подобрать, но иного у меня не получилось. Наверное, выглядел я ужасно, не говоря уже про запах пота, струйки которого до сих пор скатывались между лопаток. Мне хотелось в душ, хотелось переодеться в более подходящую одежду и побегать еще. Мне хотелось оказаться в своей комнате.

— Олег, тебе не следовало вмешиваться сегодня, — наконец, сказал сестра. Я и без нее знал, что не следовало. На мгновение перед глазами возникли стены психбольницы, даже пришлось качнуть головой, чтобы прогнать иллюзию.

— Единственное, что мне следовало, — воскликнул я, яростнее, чем следовало, реагируя на разочарованный взгляд сестры, — утопить в бассейне ее мамашу, которая доверила ребенка двум сумасшедшим теткам, разукрашенным в стиле Джокера!

Эффект был восхитительный. Именно в такие моменты начинаешь понимать, что никто из твоих близких, хм, друзей, не верит в твою невиновность.

«А ведь он может», — настолько ясно читалось на лицах присутствующих, что я усмехнулся.

— Подожди, что ты такое говоришь, Катя, — возражает девушка Аля, — он же спас ребенка, пока мы все испуганно таращили глаза! А мамаша этой девочки, действительно, непонятно чем занималась с Павлом в беседке в саду.

Называется, помощь пришла, откуда не ждали. Но разговор этот пора заканчивать, я повернулся в сторону входной двери и совершенно серьезным голосом произнес:

— Эмиль, пойдем, — кивнул головой и пошел к лестнице. Тишина, ударившая мне в спину, была лучшей наградой, за мой необдуманный подвиг.

С Эмилем мы мылись в душе, после чего, улеглись на мою кровать, я даже уступил ему свою подушку и подвинулся, чтобы парню было комфортно. Он не любил, когда я касался его во время сна. Наверное, я не нравился Эмилю, или же, он не является геем. Скорее всего. Впрочем, я этого еще не решил.

Нейролептики очень медленно растворяются в воде. Жаль. Мне бы хотелось наблюдать, как они шипят, раздуваются, пенятся… Я мог бы представить, как все это происходит в моем желудке. Как дрянь впитывается в кровь и за несколько секунд разносится по всему организму, наконец, попадает в мозг, где и происходит самое интересное. Нейролептики снижают передачу нервных импульсов в тех системах мозга, где передатчиком этих самых импульсов является дофамин, вызывая при этом такие побочные эффекты, как паркинсонизм, акатизию, дистонию, тризм челюстей, слюнотечение… Гинекомастию, нарушения менструального цикла — ну хотя бы это мне не грозит, половые дисфункции, депрессию, повышенный риск остеопороза, развития онкологической патологии, бесплодия, возникновения опухоли гипофиза… Я мог бы говорить о побочных эффектах часами. Ну, это все потом, а сначала…

Сначала ты перестаешь быть. Тебя словно нет. Зато есть судороги, скованность, тики, непонятные ощущение в области солнечного сплетения, сон с открытыми глазами, ощущение придавленности к земле. И это только самое начало. А потом ты медленно тупеешь.

Наблюдая, как вода в унитазе уносит в канализацию отраву, я думал о том, что мысль о побеге в первые месяцы заключения была единственной. Правда, потом я перестал понимать, зачем я хочу убежать. И когда один раз меня об этом спросили, я растерялся и полез через забор обратно. Это была моя единственная возможность совершить побег, более меня не оставляли наедине на свежем воздухе.

И все-таки, жаль, что они не пенятся, не раздуваются, не шипят.

Утром мне позвонили и пригласили на собеседование в ту самую компанию, за которую так отчаянно извинялась девушка Аля. Наверное, ей очень понравился Эмиль. Хм, еще бы, Эмиль всем нравится.

К огромному бизнес-центру со странным названием Flower, видимо, хозяин очень любит природу, прибыл на тридцать минут раньше, чем необходимо. Наверное, это из-за огромного желания получить эту работу — объяснил я себе, закуривая сигарету и втягивая в себя воздух через медленно тлеющий табак. Часть продуктов горения всасывается в кровь, часть же оседает в альвеолах, легочных пузырях…, но это неважно. Для меня имеет значение та самая часть, которая несется с кровью в мозг, затем воздействует на рецепторы, высвобождая дофамин — вещество, вызывающее чувство удовлетворения. И вот они, мгновения счастья.

Курящие врачи обладают огромной силой воли и отвагой. Они посекундно знают, как гробится их организм, и какие будут последствия, но продолжают это делать. Настоящие отморозки.

Внутренне убранство здания, по крайней мере, первого этажа, полностью соответствует названию самого бизнес-центра. Пять, шесть, семь… восемь! Восемь цветочных магазинов. Дурманящий запах, буйство красок. Наверное, это выглядит очень красиво и радует глаз всех работников двенадцатиэтажной свечки каждое утро и каждый вечер, не считая выхода из здания в течения дня, например, на обед.

Надеюсь, ни у кого из них нет аллергии.

Лифт весьма звонко сообщает о прибытии на восьмой этаж, и я сразу оказываюсь в приемной.

Что ж, если сестренка хочет меня спихнуть, устроив на работу, тем самым избавляя себя от угрызений совести, что выставила на улицу бездомного, безработного, душевнобольного родственника, — я сделаю все, чтобы помочь ей. Угрызения совести — это плохо. От них хорошо помогает ударная доза глицина, которая является частью моих замечательных зелененьких нейролептиков. Похлопав себя по карману, словно отмечая, что они всегда со мной, я подошел к девушке, видимо, секретарю.