Эшли Дьюал - Домой Не По Пути (СИ)

ГЛАВА 2.

Сколько у вас любимых мест? Обычно их немного. А дом на вершине хит-парада.

Я свой дом терпеть не могу, благодаря двум факторам: мама и папа. Мать и отец - точнее, потому что трудно выговаривать "папа", когда он глядит на меня опьяневшими, красными от безумия глазами или, когда просит убраться из дома, или, когда недовольно выворачивает руки. С "мамой" проще. Она просто молчит, ну или просто орет. Во всяком случае, бить они меня никогда не била, поэтому мы с ней типа дружим. Отец мне отвесит пощечину, она закроет ладонями лицо, а потом мы сидим на кухне, и я слушаю, как же ей больно, хотя лицо у меня саднит, а не у нее.

Дом у нас небольшой. Вообще, он мог бы стать очень прикольным, уютным, и что там еще бывает с домами, в которых живут, а не выживают. Но у нас мало денег, и потому крыльцо разбито, а на ступеньках прогнившие трещины. Иногда по ночам, когда завывает ветер, я слышу симфонии Бетховена и прелюдии Шопена, хотя, конечно, ни Бетховена, ни Шопена ветер еще не научился играть достойно.

Почему-то когда я думаю о родителях, я вспоминаю школу. Друзей у меня всегда не было много, а в старший классах я полностью отгородилась от ребят, и не потому что не хотела с ними общаться, а потому что стыдилась своих предков. Да, очень часто, когда я возвращалась домой, я видела отца, разгуливающего по кварталу с липким от пота лицом. Его ноги заплетались, будто змеи, а изо рта вырывались дикие ругательства, которые он отпускал - смело и отважно - невидимым врагам и чьим-то теням. Он пил так много, что даже меня не узнавал, и когда я пыталась довести - донести - его до дома, отбивался и не щадил свое горло, разрывая воздух криками и бранью. Также я понимала, что будь у меня друг, я не смогла бы привести его к себе домой, ведь, кто знает, отец уже пьян или еще не дошел до нужной кондиции.

Что ж, в школе, как известно, мнение окружающих играет большую роль, потому-то я и закрылась в себе. Стала трудным подростком из не очень благополучной семьи, и если сначала я отталкивала людей, то потом они сами перестали со мной общаться.

В университете жить стало немного проще, потому что я, наконец, научилась жить самостоятельно, а не страдать фигней, вроде самобичевания и тотальной отчужденности. Так что я уверена, что Кори Гудмен вовремя появился в моей жизни и доказал, что даже у потерянных, отбитых социопатов есть возможность найти друга.

Я прохожу домой и облокачиваюсь спиной о закрытую дверь. Прикрываю глаза. Не люблю, когда меня называют нищебродкой - а в университете это практически было моим вторым именем - но глупо отрицать очевидное.

Знаете, я думаю, что у бедности есть запах. Бедность пахнет сыростью, алкоголем и п о том. Бедные люди не в состоянии починить трубы, потому-то у них покрываются стены и потолки плесенью. Бедные люди не способны вынести на своих плечах трудности, лишь заглушают ор между висков крепкими напитками. Бедные люди живут так, словно время - их верный союзник, словно оно остановлено, а не течет с дикой скоростью. Они живут час, тогда как проходит несколько месяцев. Они живут день, тогда как проходят годы.

Вариться в этом соку без особого запаха трудно. И меня выворачивает наизнанку от того, как воняет вся моя одежда, как воняет моя комната, как воняет двор перед домом. Я знаю, кто я такая; знаю, кто моя семья. Хочу вырваться, но жизнь - подлая тварь - вертит передо мной задом и ржет до коликов, потому что мало трагедии в счастье. Ей интереснее наблюдать за тем, как бедный муравей корчится под безжалостной лупой.

Дома никого нет. Я недоуменно хмурю брови, а потом выдыхаю, потому что как бы паршиво не было, дышать все равно приходится. Наверно, в этом и есть вся суть - дышать тогда, когда дышать больно. А люди ищут великий смысл. Возможно, в жизни вообще нет смысла. А за смысл нужно принять то, что нам в определенный момент нужно. Блин, даже смешно как-то. Спросите меня: в чем смысл жизни? И я вам отвечу: в том, чтобы дожить до завтра. И так каждый день. Не глобально как-то, верно?

Я стягиваю кроссовки и бросаю мантию на скрипучий стул. Плетусь на кухню, то и дело, оглядываясь по сторонам. Предков нет, надеюсь, они и не вернутся. Ушли за пивом и позабыли путь домой, вот такую бы историю я прочитала. Знаю, паршиво так говорить о тех, кто меня вырасти и все такое... Но трудно нормально относиться к родителям, когда они не хотят нормально относиться ко мне, да? Возможно, в детстве еще прощаешь всякие глупости, не замечаешь очевидных вещей. Но сейчас глупо закрывать глаза. Тогда я стану не просто жалкой, но и тупой. Да, предки играют роль в моей жизни, большую роль, но не хорошую, к сожалению. Они, скорей, вечные антагонисты.

Наливаю себе стакан воды и принимаюсь жарить яичницу. На кухне становится тут же душно, а запах поднимает жирный, будто я не яйца на сковородке жарю, а плескаюсь маслом в разные стороны. Я и не знала, что так проголодалась. Набрасываюсь на обед, как ненормальная и смотрю дешевое шоу по телеку, пачкая пульт жирными пальцами. Как бы на самом деле, если честно, иногда я понимаю, что хочу многого. Жалуюсь на то, что мои предки неотесанные алкоголики, тогда как сама похожа на их отпрыска по всем пунктам. Но в глубине души я убеждаю себя, что я еще не потеряна. В конце концов, Кори дружит со мной, хотя живет в чудесной семье. Его родители - оба доктора. Получают кучу денег, но он все равно не ворочал нос и не относился ко мне предвзято. Может, конечно, просто он такой человек. А, может, и я еще не свалилась на дно той самой общественной ямы, о которой мне рассказывала деканша.

Приподнимаю стакан с водой и хмыкаю: с окончанием университета, Реган. Теперь ты свободна. Ну, относительно. Освободилась от одного, погрязла в другом.

Проходит много времени, прежде чем входная дверь распахивается. Я вяло и сонно вздрагиваю, понимая, что уснула прямо на кухне, водрузив голову на руки, и растерянно оглядываюсь. Что меня так изморило - хороший вопрос.

- А ты возьми и попробуй так жить, тупая идиотка! - Взвывает отец, и я узнаю в его голосе те самые нотки, после которых мне непременно попадает. Дверь хлопает, мать тут же взрывается плачем, а пол сотрясается от громких шагов. - Чего ты ревешь?

- Я не реву, я не...

- Задолбала со своими психами!

- Хватит на меня орать!

- А ты прекрати истерить! Иначе...

Отец не договаривает, потому что проходит на кухню и видит меня. Я не помню, как он выглядел до того, как начал пить. Сейчас он сморщенный, как апельсиновая кожура. У него старая, сероватая кожа, которая всегда обветренная. Квадратный подбородок зарос, а на скрученных, коротких волосках пена от пива.

Он смотрит на меня и рявкает:

- Что здесь забыла?

Обычно я молчу. Отец все равно не ждет, что я отвечу. Но сегодня мне хочется что-то сказать, может, потребность какая-то в опеке появляется, поэтому я отрезаю: