Тилли Коул - Милый дом (ЛП)

– Что «ха»? Ромео ? – спросила я, зная, что он не любит, когда его называют полным именем.

Его взгляд стал суровым, и он снова взял карандаш в руку.

– Я просто думаю, что очень глупо быть такой идеалисткой, Шекспир , и для кого-то с предполагаемо высоким интеллектом вообще удивительно такое говорить.

Невольно стиснув зубы, я вернулась к дальнейшему объяснению своих доводов, и тут он опять вклинился:

– Возьмем, например, твою аналогию с выборами: «большее благо для большего количества людей». Ты заметила, что это хорошо для общества, так как большинство людей будут довольны результатом, но я здесь вижу только недостатки. Что если «большинство» голосовавших плохие люди или у них дурные намерения, тогда меньшинство – невинные и хорошие люди – будут поставлены под угрозу из-за того, что они уступают количеством? Что, если у кандидата, за которого голосовали, есть скрытые мотивы, и он будет делать не то, что обещал? Возьмем, к примеру, Гитлера. Его избрали демократически, и какое-то время он был правильным выбором для большинства людей, живших в бедности и безнадеге. Но посмотри, чем все это закончилось... Я просто хочу сказать, что, хотя все это хорошо в теории, на практике не очень-то работает, не так ли?

В аудитории повисла такая тишина, что я даже не удивилась, если бы в любой момент пронеслось перекати-поле. Похоже, Роум был весьма доволен своей небольшой выходкой, а у меня буквально волосы встали дыбом. Я инстинктивно подошла к ступенькам, чтобы он меня лучше видел. Мне хотелось в клочья разнести его аргументы.

– Для начала окажи любезность и не перебивай, пока я не закончу, – сказала я, подняв указательный палец. – Я согласилась с теорией, что индивиды в большинстве случаев предпочитают удовольствие боли, лишь по большей части . И ты бы тоже согласился, мистер Крутой Квотербек. Разве ты не принимаешь большинство решений, руководствуясь своей славной футбольной карьерой и тем, что приносит тебе удовольствие?

Студенты крутили головами туда-сюда, словно наблюдая за каким-то странным теннисным матчем.

– Ты права. Но я это делаю еще и для зрителей, для товарищей по команде. Им нравится футбол, в отличие от некоторых.

– И что это значит?

– Это значит, что в Алабаме, Шекспир , футбол и есть самое большое удовольствие: играть, смотреть, тренироваться. Мои тренировки и, как следствие, мой успех приносят пользу как мне, так и другим. Ты, похоже, единственная, кому это не нравится.

– В таком случае ты только подтвердил мою правоту. В Алабаме «большее благо для большего количества людей» – это футбол, так как он приносит удовольствие большинству населения, – самодовольно ответила я.

Роум провел рукой по небритому подбородку.

– С этой точки зрения, может быть, ты и права, но не всегда все так просто.

Я сложила руки на груди, желая услышать ответ.

– Продолжай.

– Ты говоришь, что индивиды делают все ради удовольствия и чтобы избежать боли, чего-то, что им не нравится?

Я кивнула.

– Да.

– Но многие делают то, что причиняет им боль и неудовольствие, чтобы угодить потребностям и желаниям других.

Я предположила, что он подразумевает их странные отношения с Шелли, которая в данный момент хмуро наблюдала за нашим спором.

– О, не думаю, что это всегда так уж мучительно – делать что-то , чего желает другой.

Роум крепко сжал карандаш в руках и процедил сквозь зубы:

– Объясни понятней , Шекспир. К чему ты клонишь?

Начав, я уже не могла остановиться. Злость на него, копившаяся во мне несколько дней, теперь рвалась наружу.

– Что ж, давай используем для примера секс. Один из двух людей, принимающих участие в акте, желает этого больше, а другой может практически не испытывать влечения, но все равно сдается и делает это, чтобы осчастливить первого. Хотя – и в этом вся ирония – тот, кто несчастлив, все равно получает сексуальную разрядку, следовательно, вообще не испытывает неудовольствия. Не правда ли? – Эти слова я адресовала прямо ему.

Карандаш сломался в его руках.

– А как насчет того, когда человек решает из-за какого-то странного, необъяснимого притяжения, что неплохо было бы поцеловать другого, но потом, задним числом, понимает, что это было гребаной ошибкой. Он впервые в жизни говорит о чем-то личном, ведь считает этого человека другим и думает: «Может, я могу довериться этому человеку, открыться ему по-настоящему?» А потом осознает, что сделанное было глупостью и вообще не должно было произойти. И окончательно убеждается, что люди – это просто большое разочарование.

Он бросил остатки карандаша на пол и провел рукой по волосам. По аудитории расползлись тихие шепотки.

Наши взгляды встретились. Мы оба тяжело дышали из-за эмоциональности нашего спора. Ни один из нас не знал, что делать дальше. Мы оба испытывали сильные, доселе незнакомые эмоции.

Профессор Росс прервала нас покашливанием. Взглянув на настенные часы, я поняла, что занятие почти подошло к концу.

– На следующем семинаре мы рассмотрим личные записи Бентама. Обязательные источники к прочтению приведены в плане курса. Все свободны.

Я поспешила обратно за стол, борясь с внезапным приступом тошноты. Я была смущена больше, чем при первом прочтении Фридриха Ницше в оригинале на немецком.

Обмахиваясь рукой, ко мне подошла профессор Росс.

– Да, Молли, это было нечто. Конечно, это не имело никакого отношения к изучаемой теме и было крайне неуместно, но наблюдать за вашим спором было интересно. Ты ничего не хочешь мне рассказать? Вы наэлектризовали атмосферу в аудитории не хуже летней бури.

– Нет, не хочу. – Я принялась собирать свои книги. – Извините, мне нужно собрать вещи и идти в библиотеку. Мне нужно заниматься. Нужно поработать с бумагами.

Она поджала губы.

– Хорошо, но ты знаешь, где меня найти, если понадоблюсь.

Я избегала ее взгляда.

– Спасибо.

Испытав облегчение от того, что аудитория пуста, я направилась к выходу.

А когда подошла к двери, Роум перегородил мне путь, склонившись прямо лицом к лицу – так близко, что мы буквально дышали одним воздухом.

– Какого хрена тут произошло? – буркнул он.

– Ты был груб, – обвинила его, убедившись, что мы одни. Так и было… совершенно одни.

– Я принимал участие в дебатах. Этим и занимаются на философии. Ты перешла на личное.

– Как и ты !

Мы не сводили друг с друга глаз – битва характеров. Мурашки со скоростью пожара покрыли все мое тело.

Роум сдался первым.

– Зачем ты упомянула тот вечер? Я говорил с тобой по секрету. Доверил то, что не рассказывал ни одному человеку, а ты обратила все это против меня при всей группе? Я тебе открылся, а ты использовала это на лекции, чтобы показать, какая охренительно умная?